Пыль. Она забивает нос, заставляя чихать. Кружится… липнет… в прошлый мой визит пыли было много меньше. Ощущение, что здесь давно никто не живет…
Но вот где-то впереди вспыхивает огонек. Он заставляет темноту слегка отступить, выбеливая полупрозрачные ширмы. Изображенные на них чудовища оживают, и одно из них превращается в уродливую старуху. Ее глаза отсвечивают в темноте красным, а массивный нос движется, но старуха явно относится к роду человеческому…
Правда, Бьорн все равно ворчит.
И задвигает меня за спину.
— Чего надо, — голос старухи скрипуч, что старое дерево. А сама она… не так уж и стара. Да, отвратительна видом, но держится крепко, сжимая в одной руке фонарь, а в другой — посох. И сдается мне, она с превеликим удовольствием опустила бы этот посох мне на голову…
— Хозяин где?
Я заставляю себя выдержать взгляд.
А глаза-то ясные.
И с легкою безуминкой… мерещится, не иначе. Отсветы пламени так ложатся, что… старуха пожимает плечами и разворачивается. Идет она медленно и ногами шаркает слишком уж старательно, чтобы я и вправду поверила в этакую немощность.
Исиго был на террасе.
Сидел на обледеневших досках, покачивался слегка и пялился в темноту. Нас он заметил не сразу. А заметив, не узнал.
Да что тут…
— Фонарь оставь, — велела я старухе, которая собралась было раствориться в темноте. И та, проворчав что-то — что именно, я не разобрала — подчинилась. Фонарь был хорошим.
Новеньким.
Со стеклянным колпаком, который дробил свет солнечного камня, и тот ложился вокруг фонаря узором из бликов.
— Что с тобой? — спросила я и, наклонившись, коснулась лба мальчишки губами.
Горячий.
И влажный. Кожа бледная какая-то, отекшая с виду… да ему врач нужен и толковый и…
— Бьорн, ты знаешь, где здесь красный дом? Отправляйся и приведи лекаря… только побыстрее, пожалуйста…
Мой провожатый явно не желал уходить, но…
Мальчишка покачнулся и осел.
— Погоди. Отнеси его в дом… надо только комнату найти…
…почище.
Пыль была везде.
Серые клубки в углах. Паутина и тонкие нити-сталактиты, что свисали с потолка. Я смахнула их, а после долго отдирала от одежды. Груда тряпья вместо постели… и это грозный колдун?
— Иди, — я присела рядом с мальчишкой, который скрутился клубком и, обняв себя за живот, тихо стонал. — Скажи, что я прошу… что мне очень нужна помощь…
…это не магия.
Я бы увидела… наверное, увидела бы… как вижу бледную тень в его изголовье.
— Нет, — я погладила волосы, в которых запутались перышки, бледные и свалявшиеся, они казались мне еще одним симптомом болезни.
…какой?
Что-то заразное?
Нет, он бы понял или… или не болезнь?
Белая тень тоже склонилась, и мальчишка открыл глаза.
— Мама?
— Мама, — согласилась я.
— Мне больно…
— Потерпи, скоро станет легче…
…и надеюсь, потому что ему помогут… лекарь из страны Хинай… только вряд ли у него есть антибиотики. И скорую здесь не вызовешь, чтобы с мигалкой и реанимационным набором… и если что-то действительно серьезное…
— Ты не мама, — сознание его прояснилось.
— Прости.
— Ничего… я ее не помню совсем… я составил бумагу… у Юкико будет мальчик… мой сын… — он облизал пересохшие губы. — Я хотел сказать ей… потом… если что-то случится… брак по доверенности… ты отдашь мне ее?
— Отдам.
Он скривился, сдерживая стон.
— Она получит дом… и наследство… я написал наставнику… он проследит… не знаю, что со мной… болит живот…
Он не договорил, но дернулся, а в следующее мгновенье его вырвало.
Бурым.
И зеленым.
И запах такой, характерно-кисловатый, рвотных масс.
— Она не будет ни в чем нуждаться…
…кроме твоей заботы, к которой постепенно привыкла. И… думай, чтоб тебя… если не магия, то… болезнь? Аппендицит или панкеатит? Или еще что-то желудочно-кишечное, требующее вмешательства хирурга, а потому априори смертельное…
Нет.
Не похоже.
Он давно выглядел не лучшим образом и… я закрыла глаза, отрешаясь от происходящего. Я ведь знаю, если не все, то довольно многое…
Факты.
Он никогда не жаловался, но это ни о чем не говорит. Здесь вообще не принято жаловаться, и до недавнего времени эту привычку местных я полагала скорее достоинством.
Еще?
Он жил у нас и… ему явно стало лучше и намного… болезнь, если это болезнь, отступила… значит, маловероятно, что… аппендицит не развивается так долго и медленно. Дело в другом. Но я не врач, а потому сейчас гадаю по звездам. Бессмысленное занятие, но…
— Сдохнет, — шипение прервало мои мысли. А следом раздался мерзковатый смех. — Сдохнет, сдохнет…
Старуха постучала палкой по полу, и звук этот резкий все перевернул.
Конечно.
Она его ненавидит, что видно невооруженным глазом. А ненависть — хороший повод… отравление… не сразу, поскольку это подозрительно, а вот постепенное, малыми дозами. И потому у нас ему стало лучше, старуха не могла добраться, а молодой организм переварил отраву, чем бы она ни была. Но колдун вернулся, а она…
— Что ты ему дала? — я повернулась к старухе, которая вошла в комнату и застыла, вытянув морщинистую шею. Слишком длинная, какая-то кривая, та была тонкой и манила своей показной беззащитностью.
Я не поверила.
Темные руки.