Дом последней надежды (СИ)

— Нам не нужны лишние вопросы… и вы, уважаемый…

Лекарь выглядел растерянным.

Он был достаточно умен, чтобы понять: начнется разбирательство, и пострадают все.

— Хорошо, — тихо произнес он. — На уста мои ляжет печать молчания, клянусь в том светлой памятью… и полагаю, что вы, госпожа, нынешнюю ночь проведете подле постели мальчика, который нуждается в заботе… а мне придется отлучится, ибо далеко не все нужные лекарства я взял…

…Бьорн ушел за господином Нерако. Верно, мало ли что может произойти с человеком столь достойным ночью?

Я же…

Хотелось и плакать, и кричать…

Почему?

Чего ей не хватало?

Доверия?

Или уверенности, что заработать можно, торгуя обыкновенным товаром. Денег? Сомневаюсь, что Хельги беден или жаден. Новую шубу из чернобурки я заметила, но… денег не бывает мало?

Или дело в чем-то ином, мне не понятном?

…Шину была в лавке.

Ковыряла отмычкой в замке. Вот уж и вправду, никогда не знаешь, какие таланты человек скрывает.

— Не стоит, — сказала я и протянула ключ. — Возьми… и было бы хорошо, если бы ты сейчас забрала весь свой товар и исчезла…

Шину побледнела.

Слегка.

Поднялась. Дрожащей рукой оправила платье…

…а ведь тьеринг после этого будет прав, забыв дорогу к моему дому.

— Только это невозможно, верно? Обычно такие сделки, если и заключаются, то на всю жизнь… и ты прежде подобным занималась, верно?

Молчит.

И кривится. И тоже плакать хочет? Клянет себя за неосторожность? Что стоило припрятать столь опасный товар… или собиралась, но не успела?

Я не хочу узнавать подробности.

Придется.

— Зачем?

— За мной… долг… остался, — тихо произнесла Шину. Смотрела она в пол. — Мой супруг… взял большую партию, а после умер… он убрал ее в тайник, а мне не сказал, куда… убрал и умер. Я искала. Я обстучала весь дом, только… ничего…

— И тогда ты решила уйти?

Кивок.

Конечно, кто бы ни дал проклятое зелье, пусть спрашивает с законных наследников, а не с несчастной женщины, которая осталась без крова и средств к существованию.

— Пока вы… сидели тихо… меня не трогали… а вы полезли на ярмарку… и многие говорили, что мы хорошо торговали… золото… много золота, — она тихо всхлипнула и лицо руками закрыла. — Меня нашли… и сказали, что если… что долг теперь на мне, и они понимают, что… я не смогу его отдать сразу. Они готовы подождать… а если я буду делать, что скажут, то мой долг не увеличится…

…и она согласилась.

Кто бы не согласился. Только… я больше не верила. Смотрела и не верила… быть может, конечно, все дело в страхе, одинокую женщину легко испугать, но… легкий аромат лжи портил ощущение.

А Хельги сжал кулаки.

Злится?

На меня? На нее? На тех нехороших людей, что воспользовались шансом?

…и сколько она получила бы? Сомневаюсь, что Шину стала бы работать только на погашение мифического долга. Нет, ради долга так не стараются.

— Лавку я сама нашла, — она вскинулась. — И все, что говорила… правда. Но еще ко мне отправляли бы людей, которые ищут забвения… это дорогой товар. Особый. И вам стоит сделать вид, что вы о нем не знаете.

Поздно.

— Нет, — я открыла замок.

И крышку откинула.

Достала глиняный горшочек и, взвесив на ладони, позволила ему упасть.

— Я знаю, кто тебя примет. И кто присмотрит, чтобы ты не ушла, пока не будешь готова…

…в темном храме найдется место еще для одной потерянной души, пусть бы она пока пребывала в теле…

— Двадцать золотых, — тихо произнесла Шину.

…и горшочков около сотни. Велико искушение вернуть их владельцам, но останавливает понимание: они не позволят так просто избавиться от себя.

Нет.

Действовать нужно радикально…

…Шину увели.

Она не сопротивлялась, не цеплялась за руки, умоляя пощадить, она… будто разом потеряла интерес к жизни. Только в дверях произнесла, не оборачиваясь:

— Зря ты думаешь, что они тебе поверят… а если и так… безнаказанным это дело не оставят.

Понимаю.

И тем горше…

…только все равно…

…пожар и побег? Лавка вспыхивает с четырех сторон. В ней останется довольно глиняных черепков, да и весь товар, который погибнет в пламени, хорошее алиби… меня здесь нет. Я стою, смотрю, как догорает наша надежда на спокойную жизнь, и стараюсь не разрыдаться.

— Ничего, — тьеринг разворачивает меня и обнимает, и теперь я не вижу огня, но лишь всполохи на броне Урлака. — Так оно правильно… боги видят.

Видят.

Мой взгляд останавливается на тени, которая не делает попыток притвориться человеком. Чернолицый бог смотрит на огонь.

Улыбается.

И как это позволите понимать?

…колдун пришел в себя к утру. Он открыл глаза, захрипел, выгибаясь, и я почти смирилась с тем, что нынешняя ночь будет худшей в моей нынешней жизни. Но хрип перешел в кашель, и мальчишку вновь вырвало. А когда я поднесла к губам его чашу с отваром, он сделал глоток и открыл глаза.

— Что…

Голос сиплый, сорванный.

А вот взгляд вполне ясный.

— Твоя старуха тебя травила, — сказала я и отвернулась к окну. За тонким слоем папиросной бумаги рождался рассвет. Небо, пока еще темное, прорезали тонкие нити солнца.

День будет ясным.

…и морозным…

…пепелище, которое осталось от лавки, остынет и…

— Но мне обещали, что жить ты будешь, — я отставила чашку. — Наверное, это хорошо.