Дом последней надежды

И мой личный ад? Но… нет, в аду души мучаются, а я не чувствую себя несчастной. Напротив, жизнь моя обрела смысл. Раньше, там, дома, его не было. Точнее, мне казалось, что смысл имелся… заключить контракт, обойти конкурентов, сорвать очередной куш… провести переговоры и доказать всем вокруг, что я не утратила хватки.

Железная женщина.

Я воспринимала это за комплимент, особенно потом, после развода. Я заставила себя стать еще более железной, чтобы ни у кого и тени сомнения не возникло, что мне доступны простые человеческие эмоции…

Вода вздрогнула.

И снова.

Дождь?

Слезы.

Я не плачу. Там, дома, я запретила себе плакать, а здесь… Иоко вечно лила слезы, если не внешне, потому как слезы злили и матушку, и мужа, то в душе. Она была именно тем типом человека, который я от души презирала: балованная с одной стороны и с другой — совершенно беспомощная.

И вот я…

Мы…

Здесь. Я коснулась воды, стирая слезу на призрачной щеке.

Для кого это шанс? Для обеих… ее душа ушла, так мне сказал дракон. И я ему поверила, ведь драконы мудры, но… вдруг да не совсем ушла? Вдруг то, что осталось, вовсе не память тела и эхо разума, как я себе представляла, а нечто гораздо большее? Мне стоит попросить прощения.

За что?

Ни за что. Просто так. Я… я постараюсь сделать так, чтобы ты, если вдруг обернешься, выпадешь из круга перерождений, увидела, что все это не зря…

— Спасибо. — Я судорожно вздохнула, и вздох этот прокатился по храму, тревожа и пыль, и солнечный свет, и белые одеяния статуи.

Здесь ее изобразили старухой.

Лицо из черного камня. Длинный нос. Глаза навыкате. Нижняя губа свисает, и видны кривые темные зубы. Ее уродство столь велико, что само по себе завораживает. Но для меня сквозь эти резные черты проступают другие…

Она смотрит на меня.

Улыбается.

Она протянула руку, и я вложила в нее подарок.

— Не уверена, что поступаю верно, — я присела у ног статуи, — но… спасибо… за то, что помогла понять… мне не хватало этого. Еще дома не хватало… я всегда пыталась быть сильной. Самой сильной, самой умной… самой первой… меня этому учили. А вот быть собой — нет… значит, Шину стоит отпустить… нет, я ее не держу, но были мысли… и кто тогда? Юкико? Она точно не справится… Кэед… подозреваю, что те письма, которые она читает и злится, тоже неспроста. Куда ей лавку-то? А вот школой руководить ей бы понравилось… тип характера соответствующий, когда она, конечно, забывает о том, что стоит выше прочих.

Мацухито… с ней непонятно.

Слезы.

Вздохи… и все-таки ей хватает смелости ускользать из дому. Она думает, что я ничего не знаю. Шину… молчит, как и остальные, значит, чем бы ни занималась Мацухито, это не опасно.

Кем бы.

И мне стоило бы взглянуть на ее ухажера, хотя бы затем, чтобы увериться, что человек он неплохой…

Араши?

Ветер в голове и…

Разве об этом думают в храме? Почему бы и нет. Молиться я все равно не умею, но вот спросить…

— Проклятый колдун не отступится?

Качнулись белые одежды, хотя ветра здесь не было.

Конечно, нет. И глупо было бы ждать иного. Но что ему нужно на самом-то деле? Деньги? Сдается мне, что отмеченный печатью мертвого бога не бедствует.

И ладно, одна попытка.

Другая.

Но коль жертва оказалась упряма… или дело не в его желании, но в сделке? Матушка решила избавиться от меня раз и навсегда, наняла колдуна, а тот решил принести клятву?

Неразумно.

Я вздыхаю.

И вздох этот катится, катится, наполняя храм до краев. К нему присоединяются голоса людей, которым случалось бывать здесь. Эхо объемно. Оно оглушает, путает, подавляет. И стоит на мгновение закрыть глаза, как я теряюсь в толпе.

Нет.

Это призраки и тени, которые остались при храме. Они слетаются сюда в надежде, что Дзигокудаё заберет их, оборвет нить существования.

Но правда в том, что они сами держатся за жизнь, и раз так, то богиня не в силах помочь.

— Чего ты хочешь? — спрашиваю я у ребенка.

И он шепчет, а я понимаю…

— Твоя мать тебя не потеряла. — Я касаюсь призрачной головы, которая неожиданно плотна. — Она придет и отыщет тебя… она приходит часто…

Я беру мальчика за руку и веду к стене.

Я касаюсь темных иероглифов, которые вспыхивают ярко.

— Здесь она написала твое имя… прикоснись…

Этого хватает.

Он рассыпается серебряной пылью, пополняя узор храма. А остальные обступают меня. Их желания разнятся, но при этом просты и понятны. Кто-то закопал в огороде пять золотых монет, но не успел рассказать сыновьям. Кто-то хочет, чтобы восторжествовала справедливость, и мне надо лишь сказать имя убийцы. Кто-то боялся оставить детей без присмотра, но те давно выросли…

Выслушать. И дать слово, если я уверена, что смогу выполнить обещание. Очередной донос написать несложно, как и о золоте сказать… а вот наказать бывшую жену за блуд — это уже не ко мне… и призрак недоволен. Он воет и потрясает кулаками, которые отнюдь не бесплотны.

Но дуновение ветра, и призрак растворяется.

А его место занимает следующий.

Их так много, что я теряю счет.

И время здесь течет иначе, но усталость никуда не девается. Видящая… шепоток расползается, как круги по воде… видящая, видящая… видя…

…а потом я оказываюсь на берегу.