Дом последней надежды

— Сдохнет, сдохнет… — Она дернула задом, будто собираясь пуститься в пляс. — Ишь, развелось… моих топили… всех топили… в колодце… сказали, проклятые… а этот живой… служит… проклятый… надо всех извести… мор на деревни…

Она бормотала что-то еще про мор и мертвецов, которые выходят плясать в полночь, про воду из колодца, стиравшую разум, про берега, где младенчики плетут косы из водорослей. А привязав их к лодкам, лодки топят…

Она была настолько ненормальна, что…

— Вон поди, — велела я, но услышана не была.

Отравление. Что делают при отравлениях? Поят… активированный уголь еще дают. И промывают желудок, хотя сомневаюсь, что здесь я найду клизму.

Чистая вода…

И небезопасно оставлять их вдвоем. Со старухи станется разбить голову мальчишке, просто из ненависти…

Я выволокла ее из дома, а старуха не сопротивлялась.

— Сдохнет… теперь точно сдохнет… пойдет вниз-вниз и по лесенке… я спасла… всех спасла…

Она сделала шаг и упала.

И затряслась всем телом.

Завыла страшно, а мой пес подхватил этот вой, и от дуэта этого взлетели вороны, закружились с карканьем… и не только вороны, дом содрогнулся, распадаясь на несколько сущностей. Потом придется его чистить, но…

Потом.

Вода.

И кувшин.

И колдун, который еще был жив. Я поила его, как умела, не обращая внимания, что вода льется по шее, на грязное платье, на кучу тряпья, на мое кимоно, которое после сегодняшней прогулки только выбросить. Я вливала воду силой, а когда ее стало слишком много, перевернула тело на бок. И организм понял, чего хотят.

Его рвало.

Водой, и желтоватой жижей, и еще чем-то слизистым и пенным. В полумраке не разглядеть… а я, кое-как отерев лицо, заставила его снова пить.

Если яд давали давно, то вода не поможет. Он в крови и печени, и нужно переливание, а еще детоксикация. И с таким же успехом можно желать золотую башню с парой единорогов при ней. Бессмысленно…

Но я не позволю мальчишке умереть.

Если есть малейший шанс.

Если…

Они пришли, когда он перестал стонать, но лег на бок и дышал, слабо, вяло, но все равно дышал. И пульс был. Я сидела рядом, держа его за руку… я ждала, думала, что вот еще немного, и нить этого пульса оборвется, но… он был.

Я говорила мальчишке, шептала, что уходить никак нельзя, у него обязательства, и вообще колдунов мало, но… это все, что я могла сделать, и ощущение собственного бессилия, этакой вопиющей бесполезности, раздражало.

А потом пришли они.

Смешной толстяк в зеленом кимоно, надетом явно в спешке, ибо было оно запахнуто на левую сторону, как делают покойникам, и Бьорн с огромным сундуком.

Сундук он нес бережно.

И на целителя поглядывал так, будто прикидывал, что надо бы и его на плечо усадить. Поверх сундука.

— Его отравили, — сказала я, и голос не дрогнул. — Не знаю чем, но травили давно… понемногу… я дала воды, потом его вырвало и…

Господин Нерако кивнул.

И преобразился, разом перестав казаться забавным. Он весь подобрался, движения сделались скупы и точны. А я вдруг поняла, что каким-то непостижимым образом оказалась в углу комнаты. На сундуке.

Лекарь ощупал исиго. Оттянул веки, заглянул в глаза. В рот. Склонился над телом, обнюхивая желтоватую влажную кожу… поцокал языком.

Пробормотал что-то…

Дальше было… не знаю, я просто смотрела.

Вот пальцы его разминают горло, а в кожу на груди ввинчиваются тонкие иглы, на концах которых дрожат синие и зеленые камни. Лекарь касается камней, и они начинают пульсировать. Словно огоньки новогодние. Игл становится больше, целые созвездия их собираются на теле, особенно ярко сияют те, которые встают над печенью. А колдун пытается шевелиться, но…

Ему подносят флягу, и он замирает.

А господин Нерако вытаскивает из сундука ступку, и пестик, и с дюжину мешочков. Он развязывает их и сыплет содержимое в ступку, когда щепоть, когда две, и кажется, что действует наугад. Он растирает. И льет тягучую жидкость, запах которой заставляет меня зажать нос.

Он вливает снадобье в горло колдуна, и тот глотает… правильно, он ведь без сознания, а камни на вершинах игл наливаются чернотой. И гаснут один за другим.

И снова растирать.

Смешивать.

Бурую мазь лекарь наносил лопаточкой, покрывая кожу исиго толстым слоем ее. И лишь затем выдохнул, сдавил запястье мальчишки, прислушался к пульсу и кивнул.

— Вы успели вовремя, госпожа… еще немного, и не в силах человеческих было бы вернуть его.

— Он…

— Все в руках богов, но смею полагать, что молодой человек довольно скоро очнется. Однако надеюсь, что вы понимаете, что закон и совесть велят мне доложить о произошедшем, ибо попытка отравления ядом чинары есть преступление серьезное, умолчать о котором я не имею права.

Он вытирал руки грязною тряпицей, а я думала, что вовсе не столь уж беспомощен и мягок этот человек, как казалось Шину.

Продать?

О да, он заплатил бы за Мацухито и триста золотых, и четыреста, но лишь потому, что так проще, а он не привык усложнять себе жизнь.

И завтра надо бы наведаться в красный дом.

Глядишь, и пойму, что с ним неладно.