Дом последней надежды

Но вот где-то впереди вспыхивает огонек. Он заставляет темноту слегка отступить, выбеливая полупрозрачные ширмы. Изображенные на них чудовища оживают, и одно из них превращается в уродливую старуху. Ее глаза отсвечивают в темноте красным, а массивный нос движется, но старуха явно относится к роду человеческому…

Правда, Бьорн все равно ворчит.

И задвигает меня за спину.

— Чего надо. — Голос старухи скрипуч, что старое дерево. А сама она… не так уж и стара. Да, отвратительна видом, но держится крепко, сжимая в одной руке фонарь, а в другой — посох. И сдается мне, она с превеликим удовольствием опустила бы этот посох мне на голову…

— Хозяин где?

Я заставляю себя выдержать взгляд.

А глаза-то ясные. И с легкою безуминкой… мерещится, не иначе. Отсветы пламени так ложатся, что… старуха пожимает плечами и разворачивается. Идет она медленно и ногами шаркает слишком уж старательно, чтобы я и вправду поверила в этакую немощность.

Исиго был на террасе.

Сидел на обледеневших досках, покачивался слегка и пялился в темноту. Нас он заметил не сразу. А заметив, не узнал.

Да что тут…

— Фонарь оставь, — велела я старухе, которая собралась было раствориться в темноте. И та, проворчав что-то — что именно, я не разобрала, — подчинилась, фонарь был хорошим.

Новеньким.

Со стеклянным колпаком, который дробил свет солнечного камня, и тот ложился вокруг фонаря узором из бликов.

— Что с тобой? — спросила я и, наклонившись, коснулась лба мальчишки губами.

Горячий. И влажный. Кожа бледная какая-то, отекшая с виду… да ему врач нужен толковый и…

— Бьорн, ты знаешь, где здесь красный дом? Отправляйся и приведи лекаря… только побыстрее, пожалуйста…

Мой провожатый явно не желал уходить, но…

Мальчишка покачнулся и осел.

— Погоди. Отнеси его в дом… надо только комнату найти…

…почище.

Пыль была везде.

Серые клубки в углах. Паутина и тонкие нити-сталактиты, что свисали с потолка. Я смахнула их, а после долго отдирала от одежды. Груда тряпья вместо постели… и это грозный колдун?

— Иди. — Я присела рядом с мальчишкой, который скрутился клубком и, обняв себя за живот, тихо стонал. — Скажи, что я прошу… что мне очень нужна помощь…

Это не магия.

Я бы увидела… наверное, увидела бы… как вижу бледную тень в его изголовье.

— Нет. — Я погладила волосы, в которых запутались перышки, бледные и свалявшиеся, они казались мне еще одним симптомом болезни.

Какой?

Что-то заразное?

Нет, он бы понял, или… или не болезнь?

Белая тень тоже склонилась, и мальчишка открыл глаза.

— Мама?

— Мама, — согласилась я.

— Мне больно…

— Потерпи, скоро станет легче…

И надеюсь, потому что ему помогут… лекарь из страны Хинай… только вряд ли у него есть антибиотики. И «Скорую» здесь не вызовешь, чтобы с мигалкой и реанимационным набором… и если что-то действительно серьезное…

— Ты не мама. — Сознание его прояснилось.

— Прости.

— Ничего… я ее не помню совсем… я составил бумагу… у Юкико будет мальчик… мой сын… — Он облизал пересохшие губы. — Я хотел сказать ей… потом… если что-то случится… брак по доверенности… ты отдашь мне ее?

— Отдам.

Он скривился, сдерживая стон.

— Она получит дом… и наследство… я написал наставнику… он проследит… не знаю, что со мной… болит живот…

Он недоговорил, но дернулся, а в следующее мгновение его вырвало.

Бурым.

И зеленым.

И запах такой характерно-кисловатый, рвотных масс.

— Она не будет ни в чем нуждаться…

…кроме твоей заботы, к которой постепенно привыкла. И… думай, чтоб тебя… если не магия, то… болезнь? Аппендицит или панкреатит? Или еще что-то желудочно-кишечное, требующее вмешательства хирурга, а потому априори смертельное…

Нет.

Непохоже.

Он давно выглядел не лучшим образом и… я закрыла глаза, отрешаясь от происходящего. Я ведь знаю если не все, то довольно многое…

Факты.

Он никогда не жаловался, но это ни о чем не говорит. Здесь вообще не принято жаловаться, и до недавнего времени эту привычку местных я полагала скорее достоинством.

Еще?

Он жил у нас, и… ему явно стало лучше, и намного… болезнь, если это болезнь, отступила… значит, маловероятно, что… аппендицит не развивается так долго и медленно. Дело в другом. Но я не врач, а потому сейчас гадаю по звездам. Бессмысленное занятие, но…

— Сдохнет. — Шипение прервало мои мысли. А следом раздался мерзковатый смех. — Сдохнет, сдохнет…

Старуха постучала палкой по полу, и звук этот резкий все перевернул.

Конечно.

Она его ненавидит, что видно невооруженным глазом. А ненависть — хороший повод… отравление… не сразу, поскольку это подозрительно, а вот постепенное, малыми дозами… И потому у нас ему стало лучше, старуха не могла добраться, а молодой организм переварил отраву, чем бы она ни была. Но колдун вернулся, а она…

— Что ты ему дала? — Я повернулась к старухе, которая вошла в комнату и застыла, вытянув морщинистую шею. Слишком длинная, какая-то кривая, та была тонкой и манила своей показной беззащитностью.

Я не поверила.

Темные руки. Пальцы крючковаты. Губы шевелятся, чмокают, будто старуха что-то жует… все-таки она не человек? Человек, я не вижу за этим уродливым обличьем иного.