Дом правительства

Руководство советской литературой было поручено Александру Воронскому. В феврале 1921 года ЦК назначил его главным редактором журнала «Красная новь», и после короткого перерыва на подавление Кронштадтского восстания он приступил к работе. «Человек он хороший, порядочный, но в искусстве, кажется, не очень много смыслит. Однако, судя по характеру, научится: упорный», – сказал Горький[620].

Воронский признавал, что всем в жизни обязан упорству, и продолжал культивировать «самодисциплину, организованность и твердый распорядок дня», приобретенные в тюрьме. В 1921 году литературная жизнь в основном сводилась к чтению рукописей на частных квартирах. По воспоминаниям Всеволода Иванова:

Воронский ходил из кружка в кружок, сидел на обсуждении, а затем выспрашивал слушателей – кого из молодых писателей они считают наиболее талантливыми? Писатель, набравший наибольшее количество одобрительных отзывов, получал от него предложение печататься в «Красной нови».

Сперва А. К. Воронский относился к писателям настороженно. Повышенная чувствительность литераторов казалась ему странной; малая политическая сознательность иных часто выводила из себя. Иногда, прочтя рукопись и поговорив с ее автором, он возмущенно всплескивал руками и, быстро моргая, говорил:

– Сомневаюсь, известно ли ему, что произошла Октябрьская революция![621]

Воронский продолжал упорствовать, и вскоре выяснилось, что большинство молодых писателей открыты для сотрудничества. Все слышали об Октябрьской революции, и многие участвовали в ней на стороне сил света, пусть не всегда на должном уровне политической сознательности.

Держался он удивительно просто, беседу о литературе предпочитал вести не в редакционной конторе, а у себя на дому или у писателей: «Так легче понять друг друга». Беседы часто касались рукописей, которые он предполагал напечатать. Мне казалось, что такое обсуждение заменяло ему редколлегию, которой в «Красной нови» довольно долго не было. Постепенно он развил свой вкус и позже сам стал писать недурные беллетристические произведения. Недаром Горький называл его «упорным»[622].

В двадцатые годы Воронский жил в двухкомнатной квартире в Первом Доме Советов с матерью Феодосией Гавриловной, вдовой священника, женой Симой Соломоновной, с которой познакомился в ссылке (и в чьих глазах, по его словам, «бессознательно стыла древняя и мягкая еврейская скорбь»), и дочерью Галиной, которая родилась в 1916 году. Со временем Феодосия Гавриловна перебралась в собственную комнату в Четвертом Доме Советов, но продолжала часто бывать у сына, готовя на примусе и присматривая за внучкой. Днем Воронский работал дома, часто прерываясь, чтобы ответить на телефонный звонок или «поговорить с каким-нибудь товарищем, пришедшим с другого этажа за папиросой, книгой, а то и просто поделиться впечатлениями от командировки или прочитанной газеты». Вечерами он беседовал с писателями и случайными посетителями. «Мы часто собирались у Воронского», – вспоминал Всеволод Иванов.

Купив в складчину бутылку красного вина, мы за этой бутылкой просиживали целый вечер, широко и трепетно разговаривая о литературе. Здесь читал Есенин свои стихи, Пильняк – «Голый год», Бабель – «Конармию», Леонов – «Барсуков», Федин – «Сад», Зощенко и Никитин – рассказы. Сюда приходили друзья Воронского, старые большевики и командармы – Фрунзе, Орджоникидзе, Эйдеман, Грязнов[623].