Дом правительства

Вопрос. Вы, Осинский, являетесь изменником родины?

Ответ. Да, это так. Я признаю себя виновным в этом.

Вопрос. Вы использовали доверие партии и советского правительства для предательских целей?

Ответ. И это верно. Я действовал как участник политической группировки, ставившей своей задачей захват власти в советской стране.

Вопрос. Не как участник политической группировки вы действовали, а как предатель и провокатор.

Ответ. Ну, это уж чересчур. Ведь вы должны согласиться, что я человек определенного политического мировоззрения. Вот я как эмиссар центра правых и осуществлял поручения моих единомышленников.

Вопрос. Вы, Осинский, эмиссар банды убийц. Не вы ли хотели потопить в крови трудящихся нашей страны, не вы ли продавали оптом и в розницу наши республики и богатства нашей страны?[1732]

В первый раз его приговорили к смерти 1 ноября 1937 года (в числе 292 руководителей партии и правительства), но оставили в живых ради участия в качестве свидетеля на бухаринском процессе. Через несколько дней после расстрела Бухарина он был включен в другой список по первой категории, но кто-то (Сталин, Молотов, Каганович или Жданов) снова вычеркнул его имя. Четыре месяца спустя, 20 августа 1938 года, Сталин и Молотов в третий раз подписали его смертный приговор (наряду с 311 другими осужденными, включая соседа Бориса Иванова Н. А. Базовского, бывшего директора Березниковского комбината М. А. Грановского, бывшего председателя Центрального бюро Еврейской секции С. М. Диманштейна, бывшего вождя венгерской Советской республики Белу Куна и бывшего работника торговли по имени Иосиф-Самуил Генрихович Винцер-Вайнцнер-Марцелли). Осинский был расстрелян через десять дней, 1 сентября 1938 года. Один из его лубянских сокамерников рассказал его дочери, что под конец он так ослаб, что ему разрешили сидеть на табуретке во время прогулок. «Когда я представляю себе, как его били, высокого, стройного, в пенсне с золотой дужкой, всегда подтянутого и чисто выбритого, любившего светлые костюмы… Конечно, всем больно, когда бьют, но это ведь был мой отец»[1733].

* * *

Бухарин проделал существенную часть внутренней работы, необходимой для полного раскаяния, в письмах Сталину 1936 года, но полностью «разоружиться» не смог. «Допроси меня, выверни всю шкуру, – писал он дорогому Кобе 24 сентября, – но поставь такую точку над i, чтоб никто никогда не смел меня лягать». Просьба о точке над i свидетельствовала о том, что, как сказал Сталин на декабрьском пленуме, «Бухарин совершенно не понял, что тут происходит». Бухарин – как и Осинский, Гайстер, Воронский и другие арестованные большевики, оказался в роли Иова. Его задача заключалась не в том, чтобы доказать свою невиновность или сознаться в совершенных грехах, а в том, чтобы слепо подчиниться Вечному Закону. На составление и редактирование исповеди у него ушло три месяца. Не понадобились ни яркий свет, ни конвейерные допросы. «Действительной причиной», сказал он в своем последнем слове на процессе, было преодоление «двойственной психологии в собственной душе». (Стенограмма его речи была подвергнута цензуре; вычеркнутые слова подчеркнуты.)