Дом правительства

Утром того же дня, 31 декабря 1940 года, Лева Федотов вышел из поезда и направился на Мойку, 95, где в большой комнате в коммунальной квартире жили его кузина Рая, ее муж Моня (виолончелист Эммануил Фишман), их дочь по прозвищу Трубадур и домработница Поля. Ночью они встретили Новый год с семьей «бывшего барона», виолончелиста и профессора Ленинградской консерватории Бориса Александровича Струве (Лева отказался пить шампанское «даже ради Нового года»). На следующий день приехал его друг Женя Гуров, и они отправились в волшебное путешествие (на описание которого ушло 89 страниц дневника, или примерно семь с половиной страниц мелким почерком в день). Они увидели «долгожданный и прославленный» Невский проспект, «обворожительный» памятник Екатерине, «Александрийскую колонну с ангелом наверху», «изящный» Казанский собор («гениальное творение Воронихина»), «Петропавловский собор с пузатым куполом и тонкой колокольней со шпилем», «мощные, сундукообразные мраморные гробницы царей с громадными, лежащими на крышках, золотыми крестами», «пустующий фонтан в окружении многочисленных изваяний, изображающих Глинку, Лермонтова, Некрасова и других гениальностей России», и, конечно, Зимний дворец[1843].

То было нечто неземное: роскошные золотые украшения, соединенные с ослепительно белым мрамором, представляли убийственную гармонию, которая вызвала одновременно у нас с Женькой восторженные возгласы… Каждый зал открывал перед нами все новые чудеса – роскошные столы, кресла, картины, колоннады, двойной мрамор, позолота, малахитовые изделия, стекло – все это сверкало и искрилось перед нами. То был целый город из роскошных залов и переходов[1844].

Они побывали в Русском музее («здесь были собраны близкие нам творения отечественных живописцев») и на концерте произведений Чайковского в Ленинградской консерватории. Но так же, как ни один композитор не мог сравниться с Верди, а ни одна опера – с «Аидой», ничто в несравненном городе не могло сравниться с Исаакиевским собором[1845].

Это было нечто потрясающим. Короче говоря, я видел перед собою Исаакия! Его мрачные, лиловые от зимнего холода стены, малиновые мощные колоннады, под трехугольными портиками, многочисленные изваяния божеств, его четыре колокольни, с яркими позолоченными куполами и, наконец, его гигантский ослепляющий желтый главный купол – представляли из себя умопомрачительную картину. Под пеленой зимнего воздуха он был еще оригинальнее, чем тогда летом, когда я был тут в 1937 году… Зима его смягчала, окутывая в снежную ризу, и окрашивала в синие и лиловые цвета, оставляя лишь без изменения главный купол и купола колоколен. Он казался таким грузным, тяжелым, но величественным, что я мог гордиться за весь этот город[1846].

Осмотрев внутреннее убранство, они поднялись на балкон у основания купола. «Отсюда открывался вид на весь Ленинград: сверкал шпиль адмиралтейства, краснел вдалеке знаменитый Зимний, а прямо пред нами, внизу, виднелся, покрытый снегом, исторический «медный всадник», верхом на бронзовом коне, взгромоздившийся на скалу. Вид сверху на эту сокровищницу был поистине миропокоряющим».

Наконец они забрались на самый верх.