Дом правительства

Я долго противилась желанию писать: боязнь ли глубокой оценки своих поступков или нежелание навести ясность в собственной голове – словом, то же самое, что и с тягой к книгам. И хочется читать, а между строчками читаешь что-то свое, что волнует более, чем самая интересная книга. Перед глазами неотрывно стоит один-единственный образ, одна милая голова.

Несутся картины, воспоминания прошедших дней, как надоедливые сторожа и «мамки», проносятся мысли, легкие, неглубокие. Но вскоре все замолкает, и остается только сегодняшний день, «сейчасное» счастье.

В жизни моей колоссальная перемена. Я уже не «сама по себе», я уже «чужая». Кажется, что моей независимости конец, что теперь я не смогу так легко порвать, если это потребуется. Очень крепкая нить привязала меня к этому человеку[1854].

Его звали Сергей. Он был «заботливым братом» членам экспедиции и поражал всех «исключительной порядочностью, чуткостью, вниманием». Один раз он сказал ей, что «слишком прост» для нее. «Мой милый Сережа, – писала она – ты и сам не подозреваешь, какая у тебя хорошая, чуткая душа». Она знала, что любит физически. «А интеллектуально? Выяснить это мне поможет только Москва. Это не значит, что он должен быть образцом интеллектуальности для меня. Но он должен отвечать моим внутренним запросам. Я должна почувствовать в нем человека, понимающего мои мысли и переживания. Он не обязан любить то же, что и я, быть со мной одних мнений во всем. Нет, но мы должны стоять на одном уровне. Вот о чем я мечтаю». А пока она была просто счастлива.

Мне хочется звать его всеми ласковыми словами, говорить и говорить ему: «Мой любимый, мой дорогой! Крепче прижми меня к сердцу, дай уснуть, радость моя, на груди твоей. Я люблю тебя, мой большой и ласковый человек…» И сотни других ласковых, нежных слов вот этому человеку, который сейчас так крепко спит…

А ветер шумит. Где-то далеко-далеко, точно испуганный крик паровоза…

Я ему правду говорю: «Хочу ребенка». Меня не пугает, что я молода, что ребенок помешает учебе. Я хочу оставить след нашей любви…[1855]

Следующая запись сделана три дня спустя, после того, как новость о начале войны достигла тамбовского леса.

23 июня

Вы помните, Нина Алексеевна, как вы втайне мечтали пережить большие, волнующие события, мечтали о бурях и тревогах? Ну вот вам – война! Черный хищник неожиданно, из-за черных туч кинулся на нашу родину.

Ну что ж, я готова… хочу действий, хочу на фронт…[1856]

Грядущие бури и тревоги напомнили ей о старых друзьях, которые понимали ее мысли и переживания. Она «с хорошим, теплым чувством» подумала о Грише и вспомнила одно из его стихотворений. 28 июня она написала Лене.