— Что это значит? — словно не знает, спрашивает Мастаев.
— Это значит, что на днях, как все знают, встречались ваш президент-генерал и министр обороны России… хм, так сказать, сослуживцы по Афганистану.
— И что? — нетерпение в тоне Вахи.
— Не знаю. Правда, шампанское при всех они выпили, — в последний день года Кнышев явно куда-то праздновать собирался, все перед зеркалом подбирал галстук. — Может, этот лучше? — обратился он к гостю.
— Вам пойдет, — как-то невежливо посоветовал тот.
— Ладно, — тем не менее хозяин взял другой галстук. — Я опаздываю. Поехали.
Оказывается, в самом центре Москвы, у Кремля, на территории зданий администрации президента России есть специальная служебная гостиница, всего несколько номеров: никаких излишеств, строго и в то же время все есть.
Там и разместил Кнышев гостя. Мастаев так устал, что проспал новогоднюю ночь. Наутро встал, понял, что в гостинице никого, кроме него и дежурного прапорщика, нет.
Ваха думал, что его не выпустят из этой гостиницы. Нет, просто попросили ключ сдать.
Ходил Ваха по центру первоянварской Москвы — пусто, ничего не работает. После обеда он решил, что уже можно побеспокоить Кнышева, позвонил, много раз звонил — не отвечают. А у него что-то очень тревожное на душе, и тогда он набрал прямой номер в президентском дворце в Грозном. К удивлению Мастаева трубку взял помощник:
— Ваха, ты видел Кнышева? К Ельцину, к Ельцину иди. Тут ужас. Бойня. Всю ночь бой. Ты слышишь? — он думал, что это шум на линии, и только сейчас понял — взрывы. В тот же миг связь оборвалась. Более до Грозного он не дозвонился. И у Кнышева телефон не отвечал. Тогда Ваха пошел на Тверскую — охранник подъезда сказал: советник в отъезде.
То же самое было и второго, и третьего. По телевизору все празднуют, и лишь мельком — в Грозном наводится «конституционный порядок». И только четвертого утром Мастаева потревожил звонок:
— Как отметил Новый год? — бодр голос Кнышева. — Я пришлю за тобой помощника.
Оказывается, в двух шагах рабочий кабинет советника президента. Лицо Кнышева обветрено, свежо, видно, где-то на природе отдыхал. А Мастаев о своем:
— Вы были у президента?
— Президент, — тут советник сделал характерный знак — пьет. — У нас две недели праздника.
— Какой праздник?! — возмутился Мастаев. — В Грозном идут бои. А вы?
— Что я? — также закричал советник. — Думаешь, я что решаю?
В это время зазвонил телефон. Такая хорошая связь, что даже Ваха слышит абонента: по акценту — точно чеченец, — что-то торопливо с волнением докладывает.
— Погоди, погоди, — перебивает советник. — Я сейчас перезвоню, — прервав здесь разговор, Кнышев ушел в другой кабинет. А Мастаев не удержался, подошел к рабочему столу: ворох документов, и тут он видит свои два письма, на них сверху скрепкой прошиты листки с почерком Кнышева:
«31.12.1994 г. Шифром. РВС Кавкфронта. Орджоникидзе.
Быстрейшая и полная ликвидация всех банд на Кавказе — дело абсолютной общегосударственной важности. Осведомляйте меня чаще и точнее о положении дела.
— Не хорошо прочитывать чужие бумаги, — вспугнул Мастаева советник.
— А-а хорошо слова Ленина присваивать Ельцину?
— Ничего нового нет, — как-то игрив голос Кнышева. — Да и зачем что-то выдумывать.
— Вы о «полной ликвидации банд на Кавказе»?
— О «конституционном порядке», — поднял палец Кнышев. — О, давай чаю и сто грамм, — отчего-то хорошее настроение у него. — Никого нет, придется самому за тобой поухаживать.
Хозяин удалился в приемную, а Мастаев вновь к столу, взял листок с мелконабранным текстом: «Хроника событий».
«В новогоднюю ночь российские войска предприняли штурм Грозного. Один полк попал в засаду, был окружен в районе железнодорожного вокзала. Много жертв, много пропало без вести. Данные уточняются.
3.01.95 г. — Авиация нанесла ракетно-бомбовый удар по Грозному, Шали, Урус-Мартану и Атаги.
Зарубежные СМИ сообщают о применении запрещенных игольчатых бомб. В одном Шали погибло боле ста двадцати мирных жителей.»
— Ты опять не в свое дело нос суешь? — появился Кнышев с бутылкой.
— Не «мое дело» — родину бомбят?! В одном Шали столько жертв.
— О-о, сам понимаешь, лес рубят, щепки летят. В чей глаз попадут — неизвестно.