Дом проблем

— Да-а, — огляделся Кнышевский, — когда твоя мать была жива, все здесь блестело. Пойдем.

В квартире над чуланчиком, где раньше была гостиница обкома КПСС, теперь роскошный номер.

Когда Кнышевский снял тулуп и шапку, его было не узнать: черные, крашеные волосы, убеленная сединой, ухоженная щетина; лицо гладкое, холеное.

— Ну, за встречу в родном городе, — Кнышевский стал откупоривать дорогой коньяк, а стол, как в сказке, уже накрыт. Яств — в Грозном такое не представить.

Всегда магически воздействовали Кныш и Кнышев на Мастаева, а, став Кнышевским, — чуть не кумир. Так что Ваха вновь, как и хозяин, закурил.

Как говорится, широко гуляли, душевно беседовали. По делу, Кнышевский вручил удостоверение — «Центральная избирательная комиссия России: председатель регионального отделения по Чеченской Республике — Мастаев Ваха Ганаевич», и фото нормальное. После чего Ваха вспомнил:

— А как мне паспорт получить?

— Зачем тебе паспорт? — посмеивается Кнышевский, — когда такой документ в кармане.

— Ну, у гражданина ведь должен быть паспорт.

— Бьют не по паспорту, а по морде. Хе-хе, а ты пока не гражданин России. Вот референдум все покажет.

«Итоговый протокол» референдума хоть и готов, а Мастаев, чеченец, после двух войн еще более непредсказуем, как всегда строптив. Наверное, поэтому накануне референдума Чеченской Республике выделили большие средства. Правда, в самом Грозном особых изменений не видно, разве что Дом политпросвещения снесли и на этом месте огромный котлован под фундамент нового здания вырыли.

Как председатель избиркома, Мастаев выступил по телевизору и, отвечая на вопросы телезрителей, сказал:

— На восстановление Грозного выделили большие суммы — это на бумаге. Но до Чечни эти деньги, видать, пешком идут — худеют.

— Ты дурак, — ругал его после этого по телефону Кнышевский. — Тридцать процентов — «откат» Москве. Это не советская власть, а нормальная демократическая процедура. Ну, столько же и на месте ваши чиновники присваивают. На то и Россия, как классик сказал, — воруют. А ты, Мастаев, чем своей Марии каждый день звонить, лучше займись референдумом.

— К референдуму я готов. А вам не надоело подслушивать?

— Ой-ой, было бы что подслушивать. Ха-ха, ты-то с Дибировой, заика, слова за час вымолвить не можешь.

— Вы-вы, — и с Кнышевским он вдруг стал заикаться, а тот смеется:

— Не надо сто лет в любви объясняться, надо замуж звать. Понял, болван?.. Вылетай в Москву, совещание.

— У меня паспорта нет.

— Паспорт не нужен — спецрейс.

На борту их всего двое. Этого здорового, на вид неуклюжего мужчину, муфтия, Ваха еще по первой войне знал. Их пути не раз пересекались, и с тех пор Мастаев всегда с уважением относился к нему и был рад, когда этого муллу назначили главой администрации Чеченской Республики.

— Садись здесь, — муфтий указал на место рядом.

Весь полет они говорили. Вспоминали прошлое, обсуждали настоящее. Ваха просто поражен откровенно-смелыми высказываниями главы:

— Наши язвы — из Москвы. Болезнь не Москвы, зато всей России — от влияния Запада. Московские чиновники — продались, их баснословные деньги в западных банках. Их дети учатся на Западе. Их жены и любовницы живут и рожают на Западе. А католический запад Россию, как наследницу православной Византии, никогда не любил и не любит.

— Вы не боитесь так говорить? — поражен Мастаев.

— Хм, Ваха, мы столько повидали. Бояться надо Бога. А правду говорить я обязан, за мной весь народ.

— А политика?

— Я не политик, я глава народа. К тому же, богослужитель.

Мастаев в Москве на птичьих правах — нет паспорта. Ему предоставлена комната в какой-то служебной квартире. Узнав об этом, глава буквально приказал: «Будешь со мной». Оказалось, апартаменты «Президент-отеля».

— Мы должны так жить, к такому стремиться, — словно оправдывает эту роскошь глава. — Хватит, пожили в лесах, трущобах, руинах. Чем мы хуже остальных? Все перед Богом равны — в подтверждение его авторитета на прием к главе Чечни огромная толпа в самом центре Москвы. Это и российские чиновники, и иностранные делегации, и беженцы, и пострадавшие от войн — для всех общая очередь, всем одинаковое внимание.

Позже, вновь общаясь с Кнышевским, Мастаев ловил себя на мысли, что разумнее в современной жизни опираться на теорию Дарвина и ленинизм. А вот муфтий, глава, — это скорее Калой-Кант из Нарт-Кавказского эпоса. И в этом Ваха более всего убедился на совещании в Центризбиркоме, где глава без метафор и аллегорий со всего плеча правду-матушку рубил.

— «Убьют, подставят», — со страхом думал Ваха. А после совещания он высказал свои опасения: — Может, так откровенно не надо?

— Только так и надо, и иначе не могу. А ты, если боишься, отойди. Не трус — стань рядом.

— О таком мечтал — всегда рядом. Только вот проблема — бывший тесть здесь умер. С соболезнованием поехать до отлета надо.

— Обязан, — постановил глава. — И я с тобой, как мулла, — тебе почет, а мне — милость Всевышнего.