Дом проблем

— Мастаев, вы ведь ответственны за прессу и выборы.

— Я снял с себя всякую ответственность, — захлопнув дверь, он опять повалился на диван.

Тишина. Мать молча ушла на кухню, и на улице ни дождя, ни ветра, и телевизор не хочется включать: вновь эти морды будут наставлять, как они жили при Советах плохо, как надо ныне жить и какие тогда наступят райские времена, что верблюжье молоко будет из кранов течь.

— У-у, — мучительно простонал Ваха. Его сердце после этой борьбы так бьется, так колошматит с болью в виски, что, ему кажется, весь мир слышит: он «неимущий — этим управляем». И выхода у него нет, никакой работы нет. Он должен бежать в горы. А как же мать? Как оставить ее одну в этом неспокойном городе, когда любой может вломиться?.. А у них денег нет, есть почти нечего. От этих тяжелых мыслей он хотел как-то скрыться, хотя бы под одеяло залезть. И тут из-за стен, наверное, по вентиляционным каналам, донеслась приятная, нежная фортепьянная музыка. Мария! Во время замужества ее игра не звучала. Может, Ваха не слышал: из квартиры родителей, что рядом, изредка доносилась мелодия, но это была не прежняя игра — девичья гордость, мечтательность, зажигательная искренность и полет. Теперь игра нервная, неровная, тяжелая, внезапно обрывающаяся в самый разгар звучания, как прерванная жизнь.

После смерти отца Мария к инструменту почти не подходила. И вот теперь, когда Вахе было так тяжело, он услышал ее переливчатую, ласково-трогательную, успокаивающую игру, так что даже Баппа из кухни медленно пришла и, как бы боясь спугнуть, тихо прошептала:

— Мария ожила. Как играет!

Внезапно совсем рядом автоматная очередь. Вновь тишина. И музыки нет, даже страшно, и разом свет отключился. С улицы тяжелые шаги. В дверь грубо постучались.

— Я открою, — первая пошла к выходу Баппа.

— Это я, — подал голос дед Нажа, чем еще более встревожил Мастаевых. — Город не узнать, — констатировал он, когда свет вскоре включился. — Весь сброд здесь собрался, даже идти страшно, уже средь города стреляют.

— Всех из тюрьмы выпустили, — вздыхает Баппа. — Сюда только что ворвались. Этот с ними драться.

— Тебя и в Макажое искали, — уныло сообщил дед. — Ваха, с властью, тем более такой оголтело-голодной, шутить нельзя. Делай, что они говорят, как-никак наши, чеченцы, хоть и пляшут под русскую дуду.

— С чего ты это взял, дед? — удивился Ваха.

— А ты разве не видишь их речи, их лозунги и решения? Сплошь большевизм, раскулачивание, обобществление. Кто был никем, тот станет всем. В общем, революция продолжается, — он еще что-то хотел сказать, да вновь стук в дверь, вроде не грубый, да привычно-требовательный:

— Почтальон. Срочная телеграмма.

«8.11.1991 г. Грозный, пр. Победы, «Образцовый дом». Мастаеву. «А снять с себя ответственность» — манера капризных барышень и глупеньких русских (и чеченских) интеллигентов. Подавление кулаков (партократов) — кровопийц будет образцово-показательным. А вас проучат тюрьмой. Посадить всех на неделю. (Классика вспомнил?) С комприветом Кныш. P.S. А еще вспомни другого классика литературы: «На службу не напрашивайся, от службы не отказывайся». На днях буду в Грозном».

И тут же зазвонил телефон, сухой женский голос:

— Мастаев? Приемная президента-генерала. Срочно явитесь на службу. В президентский дворец. Пропуск заказан.