Однако установки банкиров более прямо определялись тем, как финансировались военные расходы. И здесь преимущество Пруссии перед обеими ее главными соперницами становилось более выраженным. В 1847–1859 гг. совокупный долг Австрии вырос в 2,8 раза; для Пруссии эта цифра составила всего 1,8. Что еще важнее, Пруссия начала тот период с исключительно низким долговым бременем: в 1850-е гг. государственный долг в пропорции к национальному доходу составлял около 15 %, а в 1869 г. был менее 17 %; соответственные показатели для Франции выросли с 29 % в 1851 г. до 42 % в 1869 г. Столь же очевидна разница в стоимости обслуживания государственного долга. В 1857 г. Австрийская империя тратила на обслуживание госдолга 26 % доходов; для сравнения, такая же цифра в Пруссии составляла всего 11 %. Для бонапартистской эпохи в целом соответственная цифра во Франции в среднем составляла 30 %; даже на пике, в 1867 г., Пруссия тратила на обслуживание государственного долга гораздо меньше (27 %). Следовательно, с точки зрения потенциальных кредиторов, Пруссия имела хорошие показатели по кредитным рискам, Франция чуть хуже; показатели же Австрии были откровенно плохими. Разницу можно также проиллюстрировать применительно к котировкам облигаций. Австрийские пятипроцентные «металлики» дважды, в 1859 и 1866 гг., опускались до низшей точки примерно в 42 (цена невиданная после Наполеоновских войн). Прусские 3,5 %-ные облигации, напротив, никогда не падали ниже 78 (см. табл. 4 б).
Для того чтобы ярче проиллюстрировать разницу, в течение всего периода между 1851 и 1868 гг. разница в доходности между прусскими и австрийскими облигациями варьировалась в пределах 2,7–8,6 %, в среднем достигая почти 5 % (см. ил. 4.1). Разница между Пруссией и Францией выражена не столь ярко, и все же она есть: в среднем между 1860 и 1871 гг. она составляла чуть более 1 %. Как заметил в январе 1865 г. Талейран (слегка преувеличив, что вполне извинительно), «Пруссия в политике ценилась выше номинала, как на бирже». Таким образом, в то время как еще возможно объяснить исходы различных конфликтов в 1858–1871 гг. умной дипломатией государственных деятелей или отважной стратегией полководцев, таким же необходимым, если не достаточным, условием может служить и финансовое положение. Можно смело утверждать, что политика Австрии провалилась именно из-за своей нежизнеспособности с финансовой точки зрения: не в силах поддерживать военные расходы, необходимые для достижения победы и в Италии, и в Германии, австрийцы вынуждены были распродавать свою территорию в одном месте, чтобы суметь защитить другое. В сущности, именно такой подход отстаивали Джеймс и его племянники. Упорно закрывая глаза на свое финансовое положение, Австрия в конце концов потерпела поражение на обоих фронтах.
Таблица 4 б
Финансовые последствия объединения Германии
Тем не менее ошибочно предполагать, что победа Бисмарка была предрешена с финансовой точки зрения. Доступ Бисмарка к государственным доходам в решающие 1862–1866 гг. был, строго говоря, незаконным из-за отсутствия одобрения со стороны ландтага, и даже его собственная так называемая «теория пробелов» (Lückentheorie) не способна оправдать рост расходов, значительно превышающий последний одобренный бюджет. В среднем расходы в 1863–1866 гг. превышали обычные, санкционированные расходы 1861 г. примерно на 38 млн талеров в год. Бисмарк рисковал тем, что его обвинили бы в получении ссуд без санкции парламента. В январе 1864 г. ландтаг, управляемый либералами, отказал ему в просьбе о займе всего на 12 млн талеров. Начиная с того времени у него не оставалось другого выхода, кроме того, чтобы, как он выразился, «брать [средства] там, где он мог их найти». Но это, как мы увидим, было легче сказать, чем сделать, и Бисмарк блефовал, когда летом 1864 г. заверял австрийского поверенного в делах, что у него есть резерв в размере 75 млн талеров. Более того, можно утверждать, что уверенность рынка в финансах Пруссии в тот период была в известной степени преувеличенной. Сразу после войны с Данией Бисмарк выступал за урезание военных расходов, считая, что так можно собрать деньги; после достижения такой цели, по его мнению, «никто не сможет сформировать мнение о финансовой мощи Пруссии». Его слова позволяют увидеть высокие котировки прусских облигаций совсем в другом свете.