Дом с черной лентой

Иваново хотя и не было таким древним городом, как Владимир или Ярославль, но вместе с ними входило в Золотое кольцо России и слыло одним из центров туризма в этой части страны. Но ни Крячко, ни Викентию, который родился в этом городе и знал его как свои пять пальцев, любоваться видами на старые церкви, купеческие усадьбы или более современные авангардистские здания было некогда. Им предстоял долгий и насыщенный рабочими моментами день.

Знакомая художница Соловьева, женщина возрастом далеко за пятьдесят, встретила их во дворе своего дома. Увидав Викентия, выходящего из машины, она радостно устремилась к нему и, обняв, воскликнула:

– Вик, я так рада снова вас видеть! Я так благодарна вам за ту статью, которую вы написали обо мне и моем творчестве, что всегда буду считать себя вашей должницей. Вы знаете, – обратилась она к подошедшему к ним Станиславу, – этот молодой человек буквально вытащил меня из безденежья. Я живу одна, муж умер десять лет назад, а детей у меня трое. И хотя они сейчас почти взрослые, но все равно всем нужно помогать. Да я никогда и не могла подумать, что мое творчество может кого-то так заинтересовать! У меня после его статьи столько заказов! Я просто…

Женщина, не находя слов, в волнении снова начала обнимать Викентия, который не сопротивлялся, понимая ее чувства и боясь обидеть женщину, но стоял с таким обреченным видом, что Станиславу стало его жалко. Крячко представился художнице и сказал, отвлекая ее внимание от журналиста:

– Викентий мне рассказывал, что вы пишете картины в стиле наив. А это сейчас модно. Вам просто недоставало смелости вынести ваше творчество на широкую публику, вот и все. Я бы с удовольствием посмотрел ваши картины, но только после того, как мы закончим работу. Вы готовы ехать с нами?

– О да, я готова! – Женщина показала на довольно объемистую сумку. – Тут все, что нужно. И не волнуйтесь, в стиле наив я рисую только котиков и бытовые сценки, а портрет преступника я вам нарисую так, что его узнавать будут даже собаки с помойки, – рассмеялась она, потом стала серьезной и эмоционально добавила: – Это же надо быть таким гадом, чтобы обворовывать даже вдов и инвалидов!

– Анастасия Терентьевна, садитесь, пожалуйста. – Крячко галантно открыл заднюю дверцу автомобиля. – Там вам будет удобнее, да и сумку есть куда поставить.

– С удовольствием. – Художница, полная и несколько неуклюжая из-за этого, втиснулась в салон и, устроившись, скомандовала: – Все, можем ехать.

– А она точно сможет нарисовать портрет по описанию? – с сомнением в голосе прошептал Крячко, наклонившись к Викентию. – Может, нам лучше обратиться к местным специалистам из полиции?

– Сможет, – уверенно кивнул журналист. – Это она на пенсии стала писать картины в стиле наив, а до этого двадцать пять лет проработала в местном уголовном розыске и составляла фотороботы преступников. Я именно по этой причине о ней и вспомнил. Знаете, после стольких лет работы в криминалистике, рисуя портреты отъявленных негодяев, начать писать картины в детском стиле… Я просто удивляюсь, как только эта женщина не растеряла на такой работе свою непосредственность и веру в красивое, доброе, вечное. – Викентий уважительно посмотрел в сторону сидевшей в машине женщины.

Он быстро докурил сигарету, и они со Станиславом сели в машину.

– Едем, едем, Анастасия Терентьевна, – повернулся к художнице Станислав и завел двигатель. – Вас ввести в курс дела?

– Желательно. Мне необходимо определенно настроиться на серьезный разговор с пострадавшими. От моих вопросов к женщинам будет зависеть точность деталей в изображении портрета предполагаемого преступника, – уже серьезным и профессиональным тоном заговорила Анастасия Терентьевна. – Викентий, расскажите мне, с кем мы сейчас едем на встречу.

– Женщину зовут Инга Евгеньевна Лобода. Ей сорок один год, она никогда не была замужем, – стал рассказывать Викентий, чуть развернувшись в сторону Анастасии Терентьевны. – Нельзя сказать, что Инга Евгеньевна некрасивая женщина. Я, например, считаю, что некрасивых женщин вообще не бывает, – добавил он.

Крячко, наблюдавший за реакцией Анастасии Терентьевны в зеркальце заднего вида, заметил, как художница одобрительно улыбнулась Викентию и покивала, соглашаясь с этими словами.

– Но она в силу скромного и несколько замкнутого характера очень стеснительна в общении с мужчинами, – продолжил журналист. – Ее мама, воспитывавшая дочь одна, была очень властной и в то же время капризной дамой.

– Наверное, именно по этой причине женщине так за всю жизнь и не удалось найти вторую половинку, – со знанием предмета, о котором идет речь, заметила художница.

– Скорее всего, – согласился Викентий. – Инга Евгеньевна сначала просто боялась ослушаться: мама, опасаясь, что какой-нибудь мужчина обманет ее дочку и та останется одна с ребенком на руках, запрещала ей встречаться с мужчинами. А потом, когда мать разбил паралич после инсульта, женщина всю себя посвятила уходу за больной и даже не мечтала о личной жизни.