Дом с привидениями

Собрание началось. Как выбрали председателя и секретаря, я не расслышал; ускользнуло от меня и то, как председатель, совсем молодой курсант в синих широченных бриджах и бархатной толстовке, объявил повестку дня. И сразу же из зала на сцену по скрипучей деревянной лесенке поднялся Марущак. Он стал делать доклад о том, как живет подшефная сотня червонного казачества. Оказывается, Марущак недавно ездил в эту сотню, отвозил туда комсомольские подарки.

Говорил Марущак медленно, часто запинался – видно, ему трудно было выступать на собрании. Иногда, подолгу подыскивая нужное слово, он сердито махал рукой, точно рубил. Кончил Марущак доклад как-то сразу. Все думали: он будет говорить еще, и сидели молча, а он улыбнулся и сказал:

– Ну вот и все. Чего ж больше?

Ему задали несколько вопросов. Ответил он на вопросы быстро и коротко.

Молодой парень в синих бриджах позвонил в колокольчик и предложил прений не открывать, а информацию товарища Марущака принять к сведению и руководству.

Постукивая тяжелыми подкованными сапогами, Марущак спустился со сцены и сел рядом со мной. Наверное, он волновался, когда делал доклад, потому что лоб его покрылся испариной. Глядя на сцену, он на ощупь достал из кармана платок и стал утирать им лицо. Я искоса следил за Марущаком и не слушал, что делается на сцене. Мне было приятно, что Марущак уселся рядом со мной на одной парте, и я даже решил спросить: правду ли говорят, что он был у Котовского, или мне набрехали? Но в эту минуту Марущак поймал на себе мой взгляд и внимательно посмотрел на меня. Я сразу отвернулся и стал разглядывать портреты, висевшие на стене. Парта покачнулась, стукнула ее крышка, я почувствовал, что Марущак подымается, и услышал его голос.

– Минуточку, товарищ председатель! – громко, на весь зал, сказал Марущак. – По-моему, здесь не все комсомольцы.

Шорох пронесся по залу, затем наступило молчание. Все курсанты повернулись к нашей парте.

Председатель зазвонил в колокольчик и спросил:

– Откуда они взялись, товарищ Марущак? Я уже объявил после доклада, что собрание закрытое. Посторонние ушли.

– А вот, по-моему, этот паренек не комсомолец, – громко сказал Марущак и, трогая меня за локоть, спросил: – Комсомольский билет у тебя есть?

– Товарищ, вы комсомолец? – крикнул со сцены через весь зал председатель.

– Нет, – ответил я тихо.

– Не комсомолец! Не комсомолец! – передали на сцену сидевшие рядом курсанты.

– Тогда освободи, пожалуйста, помещение, – сказал председатель. – Сейчас собрание закрытое.

Еще как следует не понимая всего, что произошло, я поднялся и медленно пошел к выходу. Я чувствовал, что курсанты смотрят мне вслед, – собрание остановилось только из-за меня: все ждали, пока я выйду.

"Выгнали! Выгнали! – думал я, шаркая сандалиями по гладкому полу. К лицу приливала кровь. – Зачем я пришел сюда? Так оскандалиться? Теперь все курсанты будут тыкать в меня пальцами и шептать друг другу: "Это тот, кого попросили с закрытого комсомольского собрания!

Самое обидное – они, верно, думают, что я нарочно подслушивать остался, а ведь я просто не расслышал, как председатель объявил, что собрание закрытое.

А Марущак тоже хорош: не мог просто шепнуть мне на ухо, чтобы я вышел, – так нет, опозорил меня перед всем собранием.

Только я вышел на улицу, как увидел Полевого. Он быстро шел по тротуару.

Еще издали Полевой спросил:

– Началось собрание?

Я молча кивнул головой.

– Вот беда, поди ты, а меня задержали в укоме! – сказал, как бы извиняясь, Полевой и, подойдя, спросил: – А ты куда? Пошли на собрание!

Лучше бы он этого не говорил! Я еще острее почувствовал обиду и, сдерживая подступившие слезы, молча махнул рукой и быстро пошел вниз.

КАФЕ ШИПУЛИНСКОГО

У самого въезда на Новый мост, под каменным барьерчиком, сидела на скамеечке торговка. Голова ее была повязана черным шерстяным платком. На камнях стояла доверху насыпанная семечками корзина.

– Два стакана! – сказал я и с болью в сердце подал торговке бумажный рубль.

Сперва она отсчитала сдачу. Я спрятал медяки и оттянул карман штанов. Торговка всыпала туда один за другим два стаканчика пахучих семечек.

Щелкая их и выплевывая шелуху через перила, я медленно пошел по деревянному тротуару моста. Шелуха летела вниз долго. Вот она коснулась воды и чуть заметной белой точечкой поплыла вниз по течению. Маленькие, крытые гонтом домики стояли под скалами у зеленых берегов реки и были похожи на спичечные коробочки, брошенные сверху.

Очень длинным показался сегодня мост; поскрипывали под ногами его стертые доски, и, когда я увидел в щель между ними блеснувшую далеко внизу реку, еще беспокойнее стало на душе. Так было радостно мне, когда я узнал, что Полевой сочувственно относится к моему желанию вступить в комсомол, и так стало неприятно после того, как меня выдворили с собрания…

А может, все они каким-нибудь образом узнали, что я забрал ложки, и просто выдумали предлог, чтобы прогнать меня с собрания?

Зачем я продал ложки? Теперь этот грех будет мучить меня всю жизнь.