Дом с привидениями

Не успел я подбежать к флигелю и подняться на свое крыльцо, как внутри главного здания по каменной лестнице застучали сапогами и во двор по одному стали выбегать курсанты. Слышно было, как они щелкали пряжками, затягивали ремни.

Из дверей вырвался высокий курсант и, нахлобучивая буденовку, закричал:

– Получайте винтовки, товарищи коммунары!

С этими словами он подбежал к низенькой дверке оружейного склада, что чернела рядом с главным входом в здание, открыл замок и исчез в складе.

Сразу же на уровне земли тускло вспыхнули два забеленных мелом и взятых в решетки подвальных окна, остальные окна по всему зданию были темные, лишь в крайних двух у садика слегка отражалась еще низкая луна.

Один за другим выбегали курсанты из склада. Высоко держа винтовки, они щелкали затворами, загоняли патроны в магазины, оттягивали тугие предохранители.

– Связные здесь? – послышался голос Полевого.

– Здесь, товарищ секретарь, – откликнулись сразу несколько человек.

– Будите начсостав и сотрудников! Живее! – приказал Полевой.

По двору в разные стороны побежали связные. Один из них, шумом раздвинув ветки сирени, помчался напрямик по бурьяну к нашему флигелю.

– Где печатник Манджура живет? – запыхавшись, спросил он.

Связной был низенький комсомолец, тот, что председательствовал на собрании и попросил меня из зала.

– Сюда! – крикнул я коротко и первый побежал в коридор.

Связной чиркнул спичкой. При ее зыбком свете я показал ему дверь, ведущую к родным, и он сразу же заколотил в нее кулаком.

– Кто там? – глухо отозвался отец.

– Тревога! Быстрей! – крикнул связной.

Пока отец одевался, я стоял на крыльце.

Под белой стеной главного здания уже выстраивались курсанты. Они были хорошо видны мне отсюда, сверху, лишь правый фланг слегка заслоняли кусты сирени.

– Я с тобой, тато, можно? – шепнул я отцу, как только он показался на пороге.

– Куда со мной? Еще чего не хватало? Марш спать! – не глядя на меня, сердито крикнул отец и осторожно сбежал по ступенькам во двор.

Послышался тихий, приглушенный голос Полевого:

– Смирно! Первый взвод, за мной шагом марш!

Курсанты двинулись строем по четыре вдоль здания. Впереди без винтовки шагал Полевой. Отец пристроился на ходу, и я сразу же потерял его из виду.

Без песен, без громкой команды, поблескивая штыками винтовок, отчеканивая шаг, колонна курсантов-чоновцев вышла из ворот на улицу, и часовой сразу же закрыл за нею высокие железные ворота.

Мне стало очень одиноко здесь, на крыльце. К тетке идти не хотелось. Я знал, что теперь на все это большое здание, на весь огромный, занимающий целый квартал двор совпартшколы осталось всего несколько человек беспартийных сотрудников да жен начсостава с детьми. В городе было тихо, но тишина эта была обманчивой. Я знал, что сейчас со всех улочек города и даже с далекой станции спешат по тревоге на Кишиневскую, к штабу ЧОНа, группами и поодиночке коммунары-чоновцы.

Пересекая освещенный луной пустой двор совпартшколы, я направился к воротам.

– Стой! Кто идет? – громко закричал часовой.

Голос его показался мне знакомым.

– Свои, – ответил я тихо.

– Кто такие свои?

– Я живу здесь.

– Фамилия?

– Манджура.

– Ну проходи…

Часовой ждал меня в тени высокого вяза, и мне сперва было трудно разглядеть его в темноте; когда он вышел из-под дерева на свет, я узнал Марущака.

– Старый знакомый! – протянул Марущак, улыбаясь, и взял винтовку за ремень. – Почему не спишь?

– Хорошее дело! А тревога?

– Какая тревога?

– Да, какая? Вы будто не знаете?

– Первый раз слышу!

Я понимал, что Марущак меня разыгрывает, но все же спросил:

– А куда курсанты пошли?

– Кто их знает – может, в баню!

– Ночью в баню? Вы что думаете, я – дурной?

Марущак засмеялся и сказал:

– Вижу, что не дурной, а вот любопытный – это да.

Я не нашелся что ответить и затоптался на месте. Марущак предложил:

– Давай посидим, раз такое дело.

Мы сели на скамеечке около турника. Я незаметно поправил в кармане револьвер и спросил Марущака:

– Часовому разве можно сидеть?

– В армии нельзя, здесь разрешается, – ответил Марущак, шаря в кармане. Он вытащил кисет и, свернув папироску, чиркнул спичкой.

– Папаша тоже ушел по тревоге?

– Ага!

Марущак с досадой, попыхивая папироской, сказал:

– Вот черти, а меня не взяли. Надо же – второй раз тревога, а я в наряде.

– А то не Петлюра случайно перешел границу?

– Петлюра? Навряд ли. Вот только разве кто-нибудь из его субчиков. Нажимают на них Англия, Америка да Пилсудский, чтобы те деньги отрабатывали, которыми ихняя буржуазия подкармливает всю эту националистическую погань. Вот и лезут сюда, к нам.

Далеко за Должецким лесом прокатился выстрел. Немного погодя – другой.

– Пуляют, бандитские шкуры! – сказал Марущак.

– Когда же тех бандитов половят?

– А с кем их ловить будешь? Войска-то настоящего нет. Пограничники, те на границе, а тут чоновцы да милиция. С Польшей, как мир подписывали, уговор был: войска регулярного вблизи границы не держать.

Марущак затянулся последний раз и очень ловко выплюнул окурок. Описав дугу, окурок упал далеко в траву, погорел там немного маленькой красной точечкой, похожей на светлячка, и погас.