Дом с видом на Корфу

 «Куда мы рвемся, – думала я, глядя в целеустремленные славянские лица под шелковыми шарфиками. – Куда спешим мы, прибежавшие в одиннадцатом часу, запыхавшись и расталкивая локтями тех, кто стоит здесь с самого начала? Все расхищено, потеряно, разбазарено без всякого смысла и толка. Кто мы на этом празднике жизни и смерти? Почему нам опять больше всех надо?»

 Между тем Анны не было. Не было ее и в тридцать минут, как договаривались, не появилась она ни в сорок, ни через час.

 Туго зажатая с двух сторон, я крутила головой, стараясь не упускать из виду ни один из входов в ротонду. Страха еще не было, я знала, что страх навалится позже, а сейчас, с неизбежностью тошноты, поступала тоска. Пока еще помогали легкие средства типа самоуговоров: увлеклась, забрела далеко, а когда схватилась – оказалась где-нибудь у Дамасских ворот, откуда тащиться обратно не меньше получаса. Копошилась обида: что же так меня расстраивать, но это уже мелочевка, можно и пренебречь.

 Тем временем меня выносило все ближе к входу, где суетился распорядитель. Плотный грек в черной рясе то отмерял новую микропартию, то вовсе перекрывал движение, пропуская монахов, то снова ото-двигал загородку и кричал:

– Руссия, бистро! Fullpeople! – И махал руками, словно выгребая задержавшихся паломников наружу.

 «Надо прекратить нервничать и сосредоточиться на главном, – думала я, стоя уже в самых первых рядах. – Сейчас я зайду туда, где мне нужно понять самое важное. А я? Я только и думаю, куда подевался мой ребенок. Вот так всю жизнь, всю свою жизнь я провела, волнуясь за нее».

– Бистро! Бистро! – кричал грек.

 «Как казаки в Париже», – подумала я и, не чуя под собой ног, ни больной, ни здоровой, ступила на порог.

 В висках стучало, словно я поднялась высоко в гору, словно в разреженной атмосфере на меня не хватало воздуха. Прикрытый плитой, стоял посередине маленькой комнаты камень. Это его отвалил от входа в пещеру своими легкими руками ангел в блистающих одеждах и ждал, присев на него, когда придут ученики. Оттуда виден был край розовой мраморной глыбы, той, которая потрясла жен-мироносиц своей ослепительной пустотой. Мысль лихорадочно скакала и не могла уцепиться ни за одну букву, ни за один проблеск в сознании: что говорить? что делать? Вдруг словно отворились затворки, и из каких-то неведомых глубин всплыли единственно возможные слова:

– Отче наш, иже еси на небесех…

 И привычные сочетания, которые я речитативом произносила вместе со всеми, молящимися в храме, уютная домашняя молитва, которой учила меня, маленькую, мама, слились с грозной простотой библейских камней.

 Как-то давно я спросила своего друга, Сашу Любимова, который вернулся из поездки в Иерусалим:

– А что ты чувствовал, когда прикоснулся к Гробу Господню?

 Саша, мастер слова и говорун, задумался, поднял глаза к потолку, потом отвернулся к окну и произнес, не глядя мне в лицо:

– Не знаю. Просто выходишь оттуда другим человеком.

 Жара потихоньку спадала. на выщербленных ступеньках, отделяющих храмовый дворик от улицы, сидели мои компаньоны по путешествию, без моей помощи отстоявшие свой срок к Гробу Господню.

– Анюту не видели? – спросила я, в общем не рассчитывая на ответ.

– Может, она в храме?

– Как же, – проворчала я и опустилась на теплый камень, вытянув вперед больную ногу.

– А что бы тебе просто не позвонить ей? – спросила Наташа.

– Ты забыла? У меня сломался телефон.

 Дальше началась колготня, которая обычно сопровождает неприятности. Все наперебой давали советы, вспоминали, у кого на мобильном может оказаться Анютин номер, – конечно, у Чапнина, но где сам Чапнин, его вроде видели в армянском квартале, он покупал крест с затейливым орнаментом, – у кого есть его номер, номер есть, но именно на этом аппарате кончились деньги, – наконец, есть деньги и номер, но не работает связь.

– Ну что ты так переживаешь? – Наташа присела рядом со мной и положила мне на руку теплую ладонь. – С ней ничего не может случиться. Загулялась, глаза разбежались от изобилия.

– Понимаешь, – неуверенно сказала я, – дело в том, что она однажды терялась. При самых страшных обстоятельствах. Если я не знаю точно, где она находится, у меня как черная пелена все в голове застилает. Наташина ладонь стиснула мои пальцы.

– Время от времени мне снится страшный сон: я ищу Аню. Первые годы после того ужаса я все искала и не могла найти ее. Просыпалась оттого, что дыханье перехватывало. Потом, со временем, стало отступать. Помню, я проснулась на рассвете и закричала, тряся мужа за плечо: «Толя, я нашла ее! Нашла!»

 Я с силой провела ладонями по лицу, словно сдирая с него напряжение.

– Ее нет уже два часа. Она такая доверчивая. Ее могут заманить куда угодно, обмануть, увлечь. А если у нее тепловой удар? Если она упала на ступеньки и разбила лицо?

– Я обойду храм. Вдруг она где-то в прилегающих приделах. – мой нижегородский друг поднялся и, не оборачиваясь, быстро пересек двор.

 В конце улочки показался отец Василий. Увидев нас, он призывно помахал рукой, показывая на дверь

 В каменной кладке, и, не дожидаясь остальных, исчез в стене.