Амара знает, что Виктория намного более терпима к грубости, чем она. Руфус дважды прибегнул к физической силе, чтобы запугать и унизить ее, а этого более чем достаточно, чтобы лишиться преданности Амары. Но это невозможно объяснить женщине, которая когда-то любила такого буйного мужчину, как Феликс, и чей нынешний любовник убивает ради развлечения.
— Я не хочу вспоминать об этом, — произносит она.
Виктория закатывает глаза:
— Прекрасно. Главное нам между собой договориться, чтобы нашими стараниями он продолжал платить аренду.
На рынке оживленно, странствующие торговцы сидят или стоят у своих временных лотков: у некоторых это просто ковер, расстеленный на земле. У самой дороги мужчина со сковородками бьет в них и громко орет, Амара сразу вспоминает о Лемуриях. Женщины так старательно пытаются его обойти, что Виктория чуть не спотыкается о старуху, которая продает маленькие глиняные статуэтки Венеры и Купидона.
— Девочки, они принесут вам удачу в любви! — вопит она и пытается сунуть Амаре божественного младенца. Амара и Виктория извиняются и торопятся прочь.
Торговец цветами стабильно занимает место на краю площади, это словоохотливый мужчина, который всегда приветствует Викторию и Амару, точно внезапно обретенных дочерей, восторженными криками. Его театральные ужимки по меньшей мере запоминаются, а может, даже приносят прибыль, потому что теперь гирлянды для выступлений Виктории они покупают только у него.
— Девочки мои! — вопит он при их приближении. — Только посмотрите на моих прелестных девочек!
Он пытается ущипнуть Викторию за щеку, прекрасно зная, что Амару лучше не трогать.
— Хотите чего-нибудь к Неморалиям, да?
— Ты всегда знаешь, за чем мы приходим, Гермер, — говорит Виктория, хлопая ресницами и подыгрывая ему.
— Шесть гирлянд, — произносит Амара. — Может, скинешь немного?
— Шесть! О! У вас еще более прекрасные подруги! Когда вы собираетесь привести всех этих девушек ко мне?
— Может быть, в скором времени, если сделаешь хорошую скидку, — отвечает Амара.
— Я
Они обмениваются шутками, уточняют детали заказа и оплачивают его. Гермер убеждает их расстаться с еще большей суммой денег, настояв, что им необходимо попробовать медовые пирожные, которые проходящий мимо торговец разносит на подносе:
— Когда я познакомлюсь с Крескентом? — спрашивает Амара, стряхивая с пальцев оставшиеся крошки. Она голодна, как волчица, и ей горько и обидно от того, что Руфус восторгается грудью Виктории, а ей урезает еду.
— Ему не так-то просто вырваться из бараков! И мне кажется, тебе не понравится таверна, где мы встречаемся. У Руфуса бы припадок случился, начни ты туда ходить.
— Главное, чтобы ты была счастлива, — говорит Амара. — И не подвергала себя опасности.
Виктория отвлекается от разговора и приглядывается к кому-то:
— Это разве не тот слуга горшечника? Смотри! Вон там!
Амара переводит взгляд. Менандр стоит с краю толпы и смотрит на них. Встретившись взглядом с Амарой, он опускает глаза. Амара не раздумывая вскакивает, ей ужасно хочется поговорить с ним. Менандр разворачивается, Амара знает, что он заметил ее движение. На краткий миг она думает, что он попытается сбежать от нее, но Менандр, напротив, ждет.
Чем ближе она подходит, тем лучше понимает, как далеко в прошлом осталась их прежняя близость. А потом она оказывается перед ним и смотрит прямо в его темные глаза, но в них нет той теплоты, которая была когда-то. И в памяти всплывают все ужасы Сатурналий.
— Я не собиралась ронять лампу, — выпаливает Амара, не в силах даже просто поздороваться. — Клянусь тебе. Это была случайность.
— Я понял, — отвечает он, явно смущенный. — Не сразу же. Но потом понял.
— Это было прекрасно. И я очень сожалею. Обо всем.
— Никандр сказал мне, что он освободил тебя в ту ночь. Твой патрон. — Менандр боится взглянуть ей в глаза. Амара никогда не думала, что он может быть таким скованным. — И он сообщил мне… рассказал, что случилось с Дидоной. Мне правда очень жаль. Она была хорошим человеком.
— Спасибо. Я скучаю по ней.
Амара прижимает руку ко рту, она не хочет плакать. Делает глубокий вдох, чтобы успокоиться:
— Надеюсь, что у тебя все в порядке.
Она пытается сделать так, чтобы голос звучал веселее, и смотрит ему в лицо. Менандр кивает.
— Так и есть, спасибо. Но, Амара, мне уже пора идти. — Он называет ее именем рабыни, а не настоящим, Тимаретой, которым когда-то звал ее, и это ранит ее сильнее, чем любые другие слова. — Извини. Пусть у тебя все будет хорошо.