Дом с золотой дверью

— Но тогда не будет никаких доказательств, что ты больше не принадлежишь ему, так? Разве в таком случае мне не будет труднее освободить тебя?

— Ты в любом случае не сможешь этого сделать еще много лет. Это будет выглядеть слишком подозрительно.

— Но если я не освобожу тебя, какой вообще в этом смысл?

— Смысл в том, что я буду с тобой; я буду отцом. Для меня это важнее свободы. Ребенок все меняет, Амара.

— Руфус не может мне отказать, да? — Амара уже сотни раз задавала Филосу этот вопрос. — Он как будто не возражал, когда я предложила, чтобы ты приходил ухаживать за ребенком; в тот раз он не сказал мне нет. Конечно, он должен согласиться. Он обязан сказать мне да. Обязан.

— Не накручивай себя, — говорит Филос, обнимая ее и притягивая к себе. — Как бы он ни поступил, твоей вины в этом не будет.

Слова Филоса ее не успокаивают. Она чувствует, как страх охватывает все ее тело, и цепляется за возлюбленного, вглядываясь в темноту за его спиной. Только они двое в состоянии по достоинству оценить друг друга, однако это никак не поможет им избежать сурового приговора или наказания. С тех пор как ее обратили в рабство, Амара никогда еще не испытывала такого сокрушительного ощущения беспомощности, и хоть ей и стыдно, но порой она жалеет, что полюбила Филоса, потому что в противном случае ей бы не пришлось нести тяжелое бремя женщины, которая выбрала несвободного мужчину.

Утром она поворачивается туда, где он лежал, хоть и прекрасно знает, что кровать с той стороны будет пустой. Амара протягивает руку и кладет ее на холодное покрывало. Должно быть, скоро рассвет. В комнате все еще темно, только пение птиц подсказывает, что ночь уже подходит к концу. Амара слышит скрип входной двери, когда Ювентус открывает ее, знакомый успокаивающий звук. Амара закрывает глаза, надеясь вновь погрузиться в сон, но вдруг резко их распахивает. Ювентус орет.

Амара быстро спускает ноги на холодный пол. Через голову натягивает тунику и выбегает из спальни. Марта уже ждет ее, тоже широко распахнув глаза от страха. Обе пробегают через атриум к входной двери. Ювентус больше не кричит. Он стоит рядом с Филосом, оба что-то обсуждают приглушенным, взволнованным голосом.

— В чем дело? — Амара переводит взгляд с одного мужчины на другого.

— На пороге, — отвечает Филос. — Не смотри…

Но Амара уже бросается к двери. Она видит спину Британники, склонившейся над чем-то на дороге. Амара подходит ближе.

Фабия. Старуху бросили на улице, положив на пороге Амары, в чудовищной насмешке придав ее телу позу, сходную со сторожевой собакой. Фабия не двигается. Рядом с ней кто-то написал мелом послание: Infelix. Несчастливая.

Амара быстро оглядывается — магазин Виргулы закрыт, улица пустынна — и стирает надпись ногой.

— Она?..

— Внутрь, — шипит Британника. — Мы отнесем ее в дом. Помоги мне.

Ювентус, Британника и Филос вносят Фабию внутрь, никто не произносит ни слова. На дороге, на том месте, где лежала старуха, остается темно-красное пятно. Они кладут Фабию в атриуме. Амара опускается рядом с ней на колени и щупает запястье.

— Жива, — выдыхает она.

— Нужно остановить кровь. — Это Марта, она стоит совсем близко. — Разденьте ее. Дайте мне обработать рану.

Амара глядит на Марту, пораженная спокойствием и хладнокровием служанки.

— Я ее раздену, — говорит Амара. — Принеси немного вина. И любую ткань, которую, на твой взгляд, можно использовать для перевязки.

Марта быстро выходит из атриума, а Амара наклоняется ближе к лицу старухи:

— Фабия, ты меня слышишь?

Нет никаких признаков, что она в сознании, но Амара продолжает говорить с ней, как если бы Фабия могла услышать:

— Мы снимем с тебя одежду. Я дам тебе новую, если эта порвется.

Британника дает ей нож. Хоть отец Амары и был доктором, она слабо представляет себе, как оказывать помощь при сильных повреждениях. Ее руки дрожат, когда она режет тонкую, пропитанную кровью тунику.

Тело Фабии тоже в крови, и Амаре требуется некоторое время, чтобы отыскать рану. Это глубокий порез на плече, все еще кровоточащий. Марта вернулась и отдает Амаре флягу с вином. Амара льет его на рану и сжимает края. Кровь течет сильнее и смешивается с вином. Фабия стонет от боли:

— Парис.

Амару пробирает холодный пот. Она не знает, зовет ли Фабия сына или называет имя человека, который напал на нее.

— Ты в безопасности, — шепчет она, а Фабия вновь впадает в забытье.

Марта стоит на коленях и изучает рану, тихо шепча себе под нос что-то на иврите и хмуря лоб, словно стараясь что-то припомнить.

— Думаю, она потеряла слишком много крови, — говорит она Амаре. — Но я попытаюсь.

Теми же грубыми руками, которыми она причесывает волосы Амаре, Марта рвет ткань, оборачивает ее вокруг раны, а затем берет деревянную ложку, которую, видимо, принесла с кухни. Она перекручивает ткань ложкой, чтобы повязка легла плотнее и врезалась в кожу Фабии. Та вновь стонет.

— Так тебе будет лучше, — ободряет Марта. — Потом я ее ослаблю.

Наложив таким образом жгут, она рвет остатки ткани и бинтует рану, слой за слоем, пока кровь не прекращает просачиваться сквозь нее.