Только вот от брата ни весточки, от богов и подавно, как бы ни рвались эти скалы к небу.
На третий день осени царь взял в жены вдову убитого конунга; ее приданным была покорность, его - защита, которую он обещал людям.
Оба лгали. Оба молча глядели на дно кубков.
"Следи за ней, у меня и без нее забот много, берегись только."
Бала пересказывал на свой лад старые сказки о том, что женщины горцев - ведьмы, превращаются на закате в птиц, а потом когтями раздирают души и выклевывают сердца. Потом смеялся и уходил, а Девен глядя на еще больше осунувшуюся бледную хозяйку почти верил в это.
Глубоки и бездонны расселины в этих горах и далеко их вершины стремятся ввысь. Летит в сумерках над ними песня, да пойми только о чем поется, такого наречия Девен и не слышал ни в жизни. А голос у хозяйки низкий, гортанный, хриплый, точно клекот слетал с губ.
Гудрун обернулась и воин скованно поклонился. Была королевой раньше, ей и осталась, как бы ни впали глаза на бледном лице.
- Госпожа, я не хотел тебе мешать.
- Оставь, - Гудрун махнула рукой и вновь повернулась к окну. - Я же знаю, что велено следить. Твой царь говорит, что не досуг самому. Но он боится, я знаю. Оттого и злоба в нем через край клокочет.
"Твой царь" - не "муж", не "господин". Гудрун это знает, все знают, кроме царя.
- Ты веришь в то, что я ведьма? - хозяйка была тиха и спокойна, тонкие пальцы скользили по резному узору на ставнях.
- Нет, госпожа.
- Я тоже, - тяжелые косы и расшитые шали заботливо скрывали синяки и царапины на шее, плечах, хрупких запястьях. - Но знаешь, так бы хотелось.
Тусклый луч заходящего солнца скользнул по ее щеке и запутался в темных волосах.
- Но я честна, - тихо продолжала хозяйка, будто говорила сама с собой, не с воином. - Не перед ним, перед людьми. Я отозвала брата и его войско. Взамен тот обещал не искать с ним ссоры. Не им платить за мои ошибки и тем более за его.
Послышалась возня, тихий топот. Девен обернулся. Из-под лестницы на него смотрела пара больших испуганных глаз. Темные косы, такие же как у хозяйки, были спутаны и растрепаны. Гудрун замерла и побледнела. Повернулась к воину, но смолчала.
Девочка тихонько шагнула назад, в темноту. Потом и вовсе скрылась за поворотом ступеней.
- Я могу попросить тебя молчать, воин, но ты вправе не услышать меня, - проронила Гудрун неживым голосом.
- Ты правильно поступила, госпожа, что не сказала царю о дочери. Я думал, что знаю его. Но теперь даже мне не понять, что думает он и что сделает в следующую минуту.
Голос Девена был сухим и хриплым. Если бы не Бала, если б не его спесь, то еще долгие годы люди с равнин рассказывали бы про хозяйку-ведьму и ее чернокудрую дочь, живущих там, куда не всякая птица осмелится залетать.
Но нет в этих горах ведьмы, и почти уже нет и хозяйки.
- О чем была твоя песня?
Гудрун отвернулась.
- О песнях не рассказывают, воин, их поют и верят им. Может и твое счастье, что не понял ее.
***
Через несколько дней был пир. Девен не потрудился узнать, что за повод, но похоже царю и повод был без надобности. Не свои погреба и кладовые подчищать, к чему мелочиться. Бала лениво доедал ножку ягненка. Гудрун почти ни к чему не притронулась, лишь настороженно порой оглядывалась по сторонам, точно старалась прочесть мысли каждого. Кто-то отводил взгляд, кто-то смотрел также пристально и бездумно. Девен знал причину. Не новость, что от хозяйки многие отвернулись. Спокойной жизни вряд ли дождешься, если поддерживаешь опальную госпожу.
- Ну же, улыбнись хоть раз, радости немного смотреть на кислые лица, порадуй меня, - царь был еще трезв, но отчего-то в приподнятом настроении.
Девен лишний раз не хотел знать причину. Не раз и не два приходил он к старому другу. Пытался, просил, толку только ни на грош. Царь остался. Не особо мудрый, вспыльчивый, но какой уж есть, бывает и хуже, не так ли? От друга осталась только тонкая тень, которая и без того таяла с каждым днем.
- Ты меня слышала?
- Я слышала тебя, царь, - Гудрун даже головы не повернула.
Бала помрачнел. Девен мысленно возвел глаза к небу. Если тот не проглотит свою нелепую обиду, а вновь упрется, как бык, то прощай тихий вечер. Жизни Гудрун ничто не грозит, нет. Только вот легко казнить какого-нибудь служку за любую оплошность. Но царь не спешил. Он молча водил пальцем по тонкому краю кубка, улыбаясь тихому звуку.
- Ну так что же, ты до сих пор отказываешься признать, что я здесь хозяин? Хотя пробыл я здесь уже несколько лун.
- Ты только гость здесь, царь. Незваный, надолго оставшийся. Но не больше.
- Ты еще забыла, что я твой муж, дорогуша, - Бала огрызнулся, на лице проступили багровые пятна, но через мгновение он вновь был спокоен.
Гудрун молчала. Не надо быть мудрецом, чтоб догадаться, что именно это бесило его больше всего. Но сейчас он молчал, смотрел на кубок и криво улыбался. Блики от огня плясали на вычищенной меди.
- Зовешь меня гостем, Гудрун...
Та еле заметно вздрогнула. Он почти никогда не звал ее по имени, хоть этому она была благодарна судьбе. Слушать собственное имя из ненавистных уст было тяжко и мерзко.