Дом скитальцев

Примус шумел что было мочи, Аленка осторожно накачивала его хромированное чрево. Синие огни прыгали под полированным кофейником, на очаге лежали вычищенные миски, и Аленка сидела деловитая, чистенькая, как на пикнике, – ловкие бриджи, свежая ковбойка, светлые волосы причесаны с педантичной аккуратностью.

– Как спалось? – спросил Андрей.

– Ты что-то говорил? Ничего не слышно. Как в метро. Кстати, что ты вчера говорил о дисках, когда возвращался? В лодке?

Андрей открыл рот и несколько секунд так и стоял, соображая.

– Тебя же не было в лодке… Как ты узнала, что я сам с собой говорил?

– Всю жизнь мне не верят, что я читаю мысли, – сказала Аленка, отмеряя кофе десертной ложкой. – И ты тоже, никто мне не верит. Лентяи все недоверчивые, хоть пистолет бы почистил.

– Он в палатке, – машинально сказал Андрей.

– Ты ведь сам говорил, что он осекается.

– Почищу после завтрака.

– Возьми, лентяй. – Она просунула руку в клапан и достала тяжелый пистолет. В левой руке она держала ложку с кофе.

– Все равно не буду, – сказал Андрей, расстегивая кобуру. Он разложил детали на промасленной тряпке и, гоняя шомпол в стволе, соображал, как бы к Алене подступиться. Если она заупрямилась – ищи обходной маневр. Это он усвоил.

Он собрал пистолет, вложил обойму и заправил в ствол восьмой патрон. Пистолет поймал солнце – багровый край, беспощадно встающий над черной водой, среди черных стволов. В чаще ухнула обезьяна-ревун.

– Готово, – сказала Аленка.

– И это не первый раз? – спросил Андрей, принимая у нее миску.

– Говорю тебе – всю жизнь.

Помолчали.

– Это фокусы Большого Клуба, – неожиданно сказала Аленка. – Он же совсем рядом.

– Может быть. А часто это бывает? И как ты это слышишь?

– Я веду дневник, – сказала Аленка. – По всем правилам, уже пятнадцать дней. Иногда я слышу тебя оттуда. Как будто ты говоришь за моей спиной, а не возишься у Клуба или в термитниках. В дневнике все записано.

– Брось, – сказал Андрей. – Оттуда добрый километр. – Он положил ложку и смотрел на Аленку сквозь темные очки. – И ты все время молчала?

– Тебе этого не понять. Ешь кашу. Ты ужасный трепач, только и всего.

– Покажи дневник.

– Вечером, вечером. Солнце уже встало.

– Нет, это невозможно! Какие-то детские фокусы! – Андрей бросил миску и встал с ложкой в руке.

– Каша остынет, – кротко сказала Алена.

– Какая каша? – завопил Андрей. – Ты понимаешь, что надо ставить строгий эксперимент?

– «Строгий заяц на дороге, подпоясанный ломом», – тонким голосом пропела Алена. – Эксперимент достаточно строгий. Ешь кашу.

– Хорошо. Я доем эту кашу.

– Вот и молодец. «И кому какое дело; может, волка стережет!»

– Аленка!

– Я же слушаю твои магнитофонные заметки. Слово в слово с моим дневником. Понял? И все. Пей кофе, и пойдем.

Комбинезоны висели на растяжке. Андрей молча влез в комбинезон, застегнул молнию, молча нацепил снаряжение: кинокамера, термос, запасная батарея, фотоаппарат по кличке «Фотий», ультразвуковой комбайн, набор боксов, инструменты. Магнитофон. Теперь все. Он натянул назатыльник, заклеенный в воротник комбинезона, и надел шлем. Плексигласовое забрало висело над его мокрым лицом, как прозрачное корытце.

– Включи вентилятор, ужасный ты человек, – сказала Аленка. – На тебя страшно смотреть. И возьми пистолет.

Под комбайном зашипел воздух, продираясь через густую никелевую сетку, и вентилятор заныл, как москит.

– Родные звуки, – сказала Аленка. – Я тоже пойду, после посуды.

– Мы же договорились. Я иду к Клубу.

– Андрейка, они мне ничего не сделают. Я знаю слово. Ну один разок сходим вдвоем.

– Не дурачься. Клуб начнет нервничать, и пропадет рабочий день. У тебя хватает работы. Сиди и слушай.

Он уже сошел с мостков, взял шестик, прислоненный к перилам, и посмотрел на жену – все еще с досадой. Аленка улыбнулась ему сверху.

– Ставь в дневнике точное время, часы сверены. Я пошел.

– Очень много крокодилов. Ты слышал, сегодня один шнырял под палаткой?

– Тут везде полно этой твари. Будь осторожна.

– Я ужасно осторожна. Как кролик. Сейчас я их пугну. Поспорим, что я попаду из пистолета вон в того, большого? – Аленка достала из-под палатки свой пистолет и положила его на локоть. – Нет, лучше с перил. Вот смотри.

Солнце уже поднялось над черной водой, и ровная, как тротуар, дорожка шла к палатке, и по ней ползли черные пятна треугольниками, и рядом, и еще подальше. За пятнами по тихой воде тянулись следы, огромным веером окружая палатку. Выстрел и удар пули грянули разом, палатка дрогнула, и крокодил забил хвостом, уходя под воду.

– Вечная память, – сказала Аленка. – Вечная память, сейчас мы вам добавим, вечная…

Палатка снова качнулась, и зазевавшийся крокодил щелкнул пастью над водой и скрылся в темной глубине, и вот уже над поляной тишина, гладкая маслянистая вода отражает солнце. Андрей бредет по вешкам к берегу, ощупывая дно шестиком и обходя ямы. Кинокамера сверкает на поворотах. Хлюп-хлюп-хлюп – он идет по вязкому дну, а вот и шагов не слышно. Андрей подтянулся на руках, прошел по сухому берегу и исчез. Обезьяна снова заорала в джунглях. День начался.