«Здесь поговорим свободно», – сказал ретушер. Другой голос спросил: «Значит, вы меня не забыли?» – «Забудешь вас! Как новенькие… Сколько уж прошло лет-то? Не меняетесь…» – «О том и речь, Борис Иванович! Время бежит, у меня все по-прежнему. Пришел к вам в надежде, что ваши золотые руки продвинут меня лет на пятнадцать». Ретушер сначала сердито отнекивался, но второй обещал хорошо заплатить, и они договорились. Второй сказал, что принес «и карандаш, и все, что нужно», ретушер поворчал о какой-то «вредности», и они ушли.
– И это все? – спросил Андрей.
Яков кивнул.
– А ручка здесь при чем? – Андрей любил во всем добираться до сути.
– Тот самый карандаш, про который они говорили… Он у меня.
– Ну, ясно! Он подделывает документы, сосед твой. И голос у него, как у подделывателя, я же слышал…
Яков сердито и растерянно фыркнул:
– Что ты мелешь, какие документы?
– Тот, второй, украл чужой паспорт. Новенький. Фотография же там чужая, правда? Он и явился – чтобы ему перерисовали фотографию!
– А что значит «продвинут сразу лет на пятнадцать»? Тупица ты этакая!
– Сам тупица! В паспорте еще год рождения пишут, понятно тебе? Небось и паспорта никогда не видел, он слишком тонкий для тебя, умника? – Андрей захохотал, довольный остротой. – Тонкие книжки тоже читать полезно… Хе-хе…
– Тупица есть тупица, – профыркал Яков и вылез из кресла.
– Если бы кое-кто не был моим гостем… – произнес Андрей.
Схватка была короткой и безуспешной.
Минут через пять они продолжили беседу.
– Он пришел исправлять не фотографию, а лицо, – отдуваясь, начал Яков. – Передаю по буквам: Лена…
– Не на того напал. Не купишь, – перебил Андрей.
– Да я серьезно! Пойми! Серьезно!
– Серьезно?.. Тогда докажи, – сказал Андрей.
Вместо доказательства Яков поведал, что Борис Иванович спрятал некий предмет под косяком светового окна, на черной лестнице. И несколько раз ходил проверять, на месте ли спрятанное. А Яков две недели смотрел на это…
– Ага, ты смотрел-смотрел, не выдержал и взял? – догадался Андрей.
Яков шмыгнул носом, кивнул.
– Он у тебя в кармане? Ну и что? Лица исправляет, что ли?
Яков раскрыл левую ладонь, ткнул в нее пальцем, и Андрей увидел. В мясистой части ладони, что под большим пальцем, был желобок. Если надавить ладонью на острый край стола и несколько секунд подержать, останется такой шрам. Правда, он затянется довольно быстро.
– Ну и что? – снова сказал Андрей.
Яков выхватил краденый карандаш, нацелился и быстрым движением провел на своей ладони вторую линию. Рядом с первой. Линия сначала была красной, через секунду – побелее… Остался желобок – гладкий, чуть блестящий. Совсем как первый. Яшкина ладонь стала лепной – будто карниз. Андрей охнул. Яков ухмыльнулся и мелкими, плотными штрихами затушевал свою ладонь, словно лист бумаги, и, когда с кожи схлынула краснота, Андрей увидел, что желобки исчезли.
– Никогда бы не поверил, – сказал он, чувствуя, что губы плохо слушаются, шея онемела, а в желудке холод. – Как же? Больно же, наверно, когда по живому, как по пластилину, это клетки, они живые, и эти… окончания… Нервные окончания – они же чувствуют? А? Боль ощущают… – Андрей замолчал и сунул в рот пальцы. Прошепелявил: – Не… Это фокус.
– А попробуй сам. – Яков протянул ему карандаш.
– Нет, этого не надо, – в панике отдернул руку Андрей и подумал: «Вот какой он, настоящий страх…» Потом вскочил, заметался по комнате, что-то взял с полки, переставил, вдруг рванулся к столу и схватил карандаш, тяжелый, теплый… И судорожно чиркнул себя по тому же месту на ладони, где тушевал Яков.
Желобок! Еще глубже! И никакой боли. Немного жжет и чешется. Прошло и это.
Тут Андрей завыл от восторга, а Яков рассердился:
– Ну? Что воешь? Никакой собранности… А дальше – как быть? Куда его девать?
– Дальше, дальше… – Андрей его не слушал. – Дальше? После подумаем, успеем! А тяжелый какой!
– Отнесем ученым. Жаль отдавать, поэкспериментировать бы, – сказал Яков.
Андрей крепче сжал карандаш и лихо, бодро уничтожил желобок. Бесследно. Подскочил к зеркалу, затушевал шрамик на подбородке. Был у него такой след наших младенческих забав…
– А-а! Видал?! – завопил Андрей. Великолепные планы роились в его благородной, хотя и взбалмошной, голове. А этот холодный скептик, умник, помешанный на Дарвине, – ледышка! Бесчувственный книгочей… Отда-ать?!
– Никому не отдадим! – крикнул Андрей. – Может, и отдадим, но потом, потом, а сначала – применим…
– Как намереваешься применять? – отозвался «бесчувственный».
– Если Анечке Федосеевой ушки подправить, а? – вкрадчиво спросил Андрей-искуситель. – Лопушки? – Он показал, какие уши у Федосеевой. – А? Любовь до гроба обеспечена…
Яков покраснел до шеи, но спросил очень тихо:
– А ты как употребишь? На чьи уши?
– Не твое дело.
– Согласен, – сказал Яков. – Анечка тоже не твое дело. И запомни еще: мне купленная любовь не нужна. Даже любовь до гроба.
Помолчали. Яков взвесил карандаш на ладони, спрятал. Вздохнул. Сейчас же Андрей тронул его за плечо:
– Яш, ведь я чего хотел… Этой штукой можно лицо поправить, а? Морщины, все такие складки убрать?
Яков кивнул.