Дом скитальцев (рис. Н. Васильев)

Зашуршали колеса. Тихо подкатил и остановился перед общежитием зеленый «ГАЗ-69». Из него вылезли двое и не спеша двинулись к подъезду.

Наверно, у Степана ощетинился затылок, - Благоволин мгновенно придвинулся к окну, посмотрел и - уверенным шепотом:

- На правую лестницу, в черный ход и во двор!

И Степка с Портновым очутились в коридоре. И сейчас же щелкнул замок, и за дверью затрещало и заскрежетало.

- Двигает шкаф, - шепнул Вячеслав Борисович, и тихо, по прохладному коридору, они проскочили к правой лестнице.

На площадке Степан сказал: «Если что - свистну», и побежал вперед. И, не встретив тех двоих, они вскочили в машину. Вячеслав Борисович запустил двигатель и поспешно, рывками переключая скорости, пошел наутек. Свернув на улицу Ленина, он проговорил устало:

- Выйдешь за поворотом на совхоз. Иди к высоковольтной, там прочти инструкцию и действуй.

- Лучше я с вами, - сказал просяще Степан и проверил, не потерялся ли из-за пазухи пистолет.

- Со мною нельзя.

- Вы будете портить этот… усилитель?

- Уж теперь в аппаратную и мышь не проскочит. - Инженер оглянулся, машина вильнула. - А, черт!.. Действительно, надо было его…

- Ну уж нет, - сказал Степка.

- Не знаю. Одну толковую мысль он мне подал… Не знаю… Слушай, Степа. Если встретишь меня - тикай. Не попадайся на глаза еще пуще, чем всем остальным.

- Почему?

- Если меня снова обработают, я же тебя и выдам.

Машина опять вильнула. Степка спросил:

- А почему он «сентиментальный боксер»?

- Он хороший человек, - с тоской сказал Портнов. - Очень хороший. Не то что убить - ударить человека не может. Я торможу. Приехали.

«Эге, такой дядька, да еще боксер, ударить не может - как бы не так!» - подумал Степан, и в расчете на то, что сзади окажется погоня, и некогда будет останавливаться, и вдвоем с инженером они примчатся на телескоп и там «устроят», Степка спросил неторопливо:

- А кто такой эйч-бамб?

- Водородная бомба по-английски, - сказал инженер и нажал на тормоз.

Степка втянул голову в плечи.

- Ну, иди. Спокойно иди, я любой ценой - любой, понимаешь? - продержусь, а ты действуй спокойно. И берегись, вся надежда на тебя.

- А вы туда не езжайте! Зачем едете?

- Для отвода глаз. Насчет тебя Благоволин не знает, а меня станут искать. И все равно отыщут. Прощай.

Он чмокнул Степку в лоб, вытолкнул из машины, крикнул:

- Попробую их обогнать! - и умчался.

На повороте его занесло влево, мотор взревел, и Степан опять остался один.

Сурен Давидович

В это время я, Алешка Соколов, сидел рядом с Суреном Давидовичем на опорной плите зеленой штуки, похожей на перевернутую огромную пробку от графина. Я сидел справа от Сура, а слева поместился толстый заяц. Он восседал с необыкновенно независимым, залихватским таким видом, вытянув задние лапы, так что они торчали далеко вперед и немного вверх. В жизни бы не подумал, что зайцы могут сидеть таким манером! Его вид поразил меня сильнее, чем невидимый забор вокруг «зоны корабля». Сильнее, чем здоровое, легкое дыхание Сура. Наверно, от беготни у меня мозги замутились или что-то в этом роде - я таращился на зайца, пока не сообразил, отчего он так сидит, вытянув задние ноги по-господски. Зайцы и кролики сидят всегда поджав задние ноги, правда? Потому что боятся. Они все время наготове прыгнуть и удрать, а чтобы прыгнуть сразу, задние ноги им приходится держать согнутыми. Я путано объясняю. Этого и объяснить нельзя. Не будь рядом со мною Сура, я бы испугался этого зайца.

Теперь я не боялся ничего.

Сурен Давидович нашелся! Этине убили его, он их сам перехитрил и пробрался в их «зону»! Я был готов замурлыкать, как сытый кот, я так и знал - никаким пришельцам не справиться с нашим Суреном Давидовичем!

Сур молчал, поглядывая то на меня, то на зайца. Иногда он двигал руками, как при разговоре, а заяц перекладывал уши и шевелил носом.

Поймите, я же ничего не знал - уехал с докторшей, проводил ее до Березового и вот вернулся. Ничего не знал, ничего! Я улыбался и мурлыкал. Потом сказал:

- Сурен Давидович, у вас прошла астма? А как вам удалось сюда пробраться?

Заяц почему-то подпрыгнул.

- Скажи, пожалуйста, как ты сюда пробрался, - неприветливо отвечал Сур. - Где взял микрофон? Где твой микрофон, скажи!

- Во рту. Вынуть? - Я понял, что так он называет «слизняк».

- Пожалуйста, не вынимай. Зачем теперь вынимать? Как ты назвал себя селектору?

- Какому селектору? - удивился я. - Что Нелкиным голосом разговаривает? А-а, я сказал - Треугольник одиннадцать. Неправильно?

Он странно, хмуро посмотрел на меня и прикрыл глаза. Я же будто очнулся на секунду и увидел его лицо не таким, каким привык видеть и потому заставлял себя видеть, а таким, каким оно теперь стало: узким, жестким, спаленным. Узким, как топор.

Рот чернел между вваленными щеками, рассекая лицо пополам.

У меня екнуло сердце. «Не может быть, этого не может быть! Нет, слышите вы, этого не может бы-ыть!» - завыло у меня внутри. Завыло и заторопилось: «Не может быть. Сур перехитрил этих. Он старый солдат. Он перехитрил их. Астма у него прошла, как на войне, - он говорил, что на фронте не болеют».