— Ори сколько влезет, скотина, это тебе не поможет. Никто тебя не услышит! Все это крыло пустует, потому что в нем живешь ты! Даже свиней сюда не пускают!
Роза приблизила свое лицо, яростное и бледное, к его — заплаканному и испуганному. Сухая кожа туго обтягивала острые скулы. Глаза выпучились, и Матт увидел нездоровую желтизну белков. Она походила на демона из комиксов, которые Селия изредка приносила ему из Большого дома.
— Я могла бы убить тебя,— тихо произнесла Роза.— И спрятать твои косточки. Когда-нибудь я это и сделаю.— Она с силой швырнула мальчика на пол. Матт потер голову там, где она держала его за волосы.— А может, и не сделаю. Кто его знает... Но одну вещь заруби себе на носу: теперь я твоя хозяйка. Так что лучше не зли меня!
Дверь с грохотом захлопнулась. Несколько минут Матт сидел, парализованный ужасом. Сердце колотилось как бешеное, тело взмокло от пота Что она хотела сказать? На какие гнусности она еще способна?! Постепенно дрожь прошла, дыхание выровнялось. Он подергал ручку, но даже в припадке ярости Роза не забыла запереть дверь. Матт дохромал до окна и стал смотреть на яркую полоску травы и цветов за стеной.
В тот же вечер двое садовников, стараясь не глядеть на Матта, вынесли из комнаты кровать. Роза следила за ними с плохо скрываемым злорадством. Потом вынесла ведро, которым Матт пользовался с самого первого дня пребывания в доме.
— Делай свои дела в углу, на газеты,— сказала Роза.— Как собака...
Матту пришлось лечь на цементный пол без всяких одеял и, конечно же, без подушки. Спал он плохо, а наутро все тело ныло, как больной зуб. Пришлось сходить на газеты, и это было стыдно и пакостно...
Когда пришло время завтрака, Роза поставила на пол поднос со скудной снедью и сразу же вышла. Даже не стала ругаться. Сначала Матт был этому только рад, но потом ему стало совсем плохо. И сердитые слова лучше, чем ничего. Дома у него были плюшевый мишка, собачка и Педро Эль-Конехо. Они не разговаривали, но их хотя бы можно было обнять. Где они теперь? Наверное, Селия их выбросила, потому что знает, что он не вернется...
За едой Матт непрерывно плакал. Соленые слезы скатывались по щекам и падали на черствый кусок хлеба.
Вечером Роза принесла безвкусное жаркое с серой, как цемент, подливой. Ни ложки, ни вилки на подносе не было, поэтому Матту пришлось зарыться в миску лицом. К жаркому полагались вареный кабачок, яблоко и бутылка воды. Он съел все, потому что был голоден, но еда ему страшно не понравилась — а еще она напомнила, как вкусно готовила Селия...
Так проходил день за днем. Роза с ним не заговаривала. Казалось, лицо ее навсегда скрылось под непроницаемыми ставнями. Она ни разу не встретилась с Маттом взглядом, ни разу не ответила ни на один его вопрос. Ее молчание выводило мальчика из себя. Когда она приходила, он принимался болтать как заведенный, но она обращала на него внимания не больше, чем на плюшевого мишку.
Постепенно вонь в комнате стала невыносимой. Роза мыла пол каждый день, но запах впитался в цемент. Вскоре Матт привык к нему. Но Роза привыкнуть не могла и однажды взорвалась в новом припадке ярости.
— Неужто мало, что мне приходится за тобой присматривать?! — визжала она. Матт сжался в комочек у окна.— Уж лучше бы я убиралась в курятнике! От кур хоть польза какая-то есть! А от тебя что за толк?!
Неожиданно ей в голову пришла какая-то мысль. Она замолкла на полуслове и всмотрелась в Матта, словно что-то прикидывая. Матт похолодел. Что еще она замышляет?!
Снова пришли угрюмые садовники. Поперек двери они соорудили невысокую глухую перегородку. Матт с интересом наблюдал за их работой: перегородка доставала ему до пояса и сбежать не помешала бы. Роза стояла в коридоре и недовольно ворчала. Садовники обронили несколько слов (что именно они сказали, Матт не расслышал), и Роза побагровела от гнева. Но ничего не ответила.
Когда перегородка была наконец готова, Роза выволокла Матта в коридор. Мальчик с любопытством озирался по сторонам. В коридоре было голо и пусто, ничуть не интереснее, чем в комнате, но все-таки хоть какое-то разнообразие.
А потом произошло что-то совсем непонятное: по коридору засновали садовники с тачками, полными опилок. Одну за другой они подвозили тачки к дверному проему и вываливали их содержимое в комнату. Когда на полу выросла груда высотой с перегородку у двери, Роза подхватила Матта под мышки, приподняла и зашвырнула внутрь. Матт мягко приземлился на опилки и закашлялся.
— Вот так должны жить грязные скоты,— прошипела горничная и захлопнула дверь.
От испуга Матт не знал, что и подумать. Вся комната была завалена серовато-бурой трухой. Она была мягкая. На ней можно было спать, как на кровати. Матт принялся копаться в опилках, силясь понять, почему и зачем они вдруг появились в его жизни. Он рыл в опилках туннели, насыпал из них горы. Подбрасывал опилки в воздух и глядел, как они медленно опускаются длинным шлейфом. Так он возился довольно долго, но постепенно все развлечения, какие он мог придумать с опилками, иссякли.