Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, пока Серафима Владимировна и два врача — Лидия Павловна Карпова и Антонина Степановна Белозерцева — готовят инструменты, я вспоминаю забавный случай. Несколько дней назад одному молодому человеку, ослепшему с детства, сделали операцию, и он прозрел. Ему показывают книгу, спрашивают.
— Что это такое?
— А я откуда знаю? Дайте пощупаю, — просит. Дают.
— Да ведь это же книга, — говорит он, и сам весело хохочет.
Книга для меня не загадка, но за последние двенадцать лет в нашем быту появилось немало новых вещей, которые без ощупывания вряд ли назову. А вот знакомых, так тут и совсем никого в лицо не знаю. Подойдет кто-нибудь из них, молча руку подаст. Попробуй, узнай, кто?
Мысли обрываются. Слышу голос профессора. Он осведомляется о готовности, затем подходит к столу и, обращаясь ко мне, предупреждает:
— Будет укол!
В этот же миг под глазное яблоко впивается игла. Глаз быстро немеет, кажется, его раздуло в хорошую грушу. Слышу перешептывание врачей и студентов. Чувствую, как они пристально следят за каждым движением хирурга. Наступает тревожная тишина.
— Шов на верхнюю прямую, — коротко отдает распоряжение профессор. Затем скальпелем вскрывает глаз. Неприятное ощущение перемешивается с глухой болью. Минуты кажутся часами. В операционной абсолютная тишина. Лишь где-то в стороне слышится легкое побулькивание воды, кипящей в каком-то сосуде, и изредка вполголоса короткие команды профессора: «Ножницы, скальпель, шприц, вату», — но чаще всего повторялось слово «Закапать!»
Сколько еще проходит напряженных минут, не знаю. Но вот Александр Михайлович накладывает на глаза салфетку и, обращаясь к студентам, поясняет.
— Полтора-два месяца назад мы еще не делали так операции, как мы ее будем делать сейчас. Теперь с помощью вот этого инструмента — криоэкстрактора — я надеюсь, что мы возвратим ему и многим другим зрение.
Пока он беседует со студентами, рассказывает им об особенностях данной операции, я слушаю его мягкий, спокойный голос и думаю. Какой же он добрый, хороший человек. Сколько за его плечами таких сложных операций, которые требуют от врача не только профессионального мастерства, но и твердого самообладания, большого риска и самоотверженности. Ошибись на миллиметр, — и все пропало, а он уже сотням, тысячам людей дал свет и радость.
— С этой секунды вы, больной, будете моим ассистентом, больше никто мне так не поможет, кроме вас самих. Лежите спокойно, не шевелитесь, — обращаясь ко мне, говорит профессор.
В операционной снова напряженная тишина. Проходит минута, другая, третья. Чувствую, как Александр Михайлович задерживает дыхание. Несколько секунд длится полное безмолвие, и вдруг рядом облегченный вздох профессора. Он тихо произносит:
— Вот и хрусталик.
И в тот же миг передо мной вспыхивает ослепительный белый свет. Вижу все, как в густом тумане, но вижу. Вокруг меня стоят люди. Они в белых халатах, лиц не рассмотреть. Не было сил, чтобы справиться с волнением, хотелось от радости громко закричать. Этот порыв оказался сильнее моей воли.
— Я вас вижу… вижу!!!
Мне казалось, что я произнес эти слова очень тихо, а для профессора и присутствующих они были слишком громкими.
— Тише, не волнуйтесь! Вам ни в коем случае нельзя разговаривать, а вы так кричите, — предупреждает профессор и тут же отдает распоряжение наложить повязку.
Прошло несколько дней, и каждая перевязка приносила радость и уверенность, что заживание идет нормально, а к концу второй недели почувствовал себя совсем здоровым, можно было и домой. Да и врачи не видели причины задерживать. К празднику обещали выписать, но не разрешил профессор. Когда на следующий день я спросил о причине, он улыбнулся и ответил:
— Причина — Восьмое марта. Я не уверен, что женщины ради такого праздника не соблазнят вас рюмкой вина.
Александр Михайлович — один из тех немногих ученых, о которых в народе с любовью говорят: «Он не только талантлив, но и чуткий, внимательный человек». Попав к нему на прием, ты сразу чувствуешь, что перед тобой и опытный доктор, и понимающий твое состояние человек, готовый практически сделать для тебя что-нибудь полезное: дать добрый совет, рассеять твои тревожные мысли.
В тот день, когда мне сняли повязку и разрешили ходить, я попросил профессора рассказать о сделанной мне операции.
— Видите ли, — сказал он, — у вас была осложненная двусторонняя травматическая катаракта. Пораженный хрусталик сросся с радужной. Обычная операция не дала бы возможности удалить измененную заднюю капсулу хрусталика, и зрение было бы низким. Криоэкстракция удаляет все, но применить ее на вашем глазу было не просто из-за спаек.