Дом солдатской славы

Машина с боеприпасами, стоявшая недалеко от нас, запылала, подожженная пулеметной очередью. Двое солдат выскочили из окопа и стали вытаскивать из кузова ящики со снарядами. Вражеские летчики заметили их. Пулеметные очереди вздымали фонтанчики песка буквально у ног отважных бойцов, но они словно не замечали обстрела. Вот и последний ящик на плечах солдата.

Но вдруг бронебойщик покачнулся и упал прямо на горящую машину. Другой солдат быстро кинулся ему в помощь, вынес товарища в безопасное место и затушил вспыхнувшую шинель.

— Ничего, брат, — перевязывая раненого, говорил он, — рана не опасная, Малхасьян.

Перед вечером вернулся капитан Уваров.

— Приказ таков, товарищ лейтенант, — обратился он ко мне, — людей и пулеметы вы сдадите старшему лейтенанту, который скоро придет сюда, а сами с младшим лейтенантом Романенко и лейтенантом Маркоряном пойдете к переправе. На правом берегу, когда переправитесь, вас встретит представитель из тринадцатой гвардейской дивизии.

Объяснив, как добраться до переправы, и попрощавшись с бойцами, Уваров ушел. Нелегко расставаться с солдатами, к которым уже привык и вместе собирался вступить в бой, но приказ есть приказ. Вскоре пришел офицер, о котором говорил капитан. Я передал ему бойцов и пулеметы, распрощался с товарищами и вместе с Романенко и Маркоряном направился к переправе.

В сумерки оживился левый берег. То здесь, то там раздавался приглушенный рокот машин, двигались люди, слышались голоса. Снова под покровом ночи к фронту шли роты и батальоны, грузовики с боеприпасами, продовольствием и снаряжением.

Мы пересекли несколько дворов, и тут наше внимание привлекла группа женщин и стариков, стоявших около полуразбитого дома. Приблизившись, увидели страшную картину.

На земле лежала девочка лет тринадцати. Ее испуганные глаза были неподвижны и устремлены в бесконечную даль. От полуоткрытого ротика через щеку тянулась тоненькая струйка крови — уже застывшая, черная. В боку была рваная рана, левая ножка в ботинке была ниже колена раздроблена осколком бомбы.

Люди со слезами на глазах смотрели на безжизненное тело ребенка и совсем не обращали на нас внимания, а нам в их молчании чудился укор: «Как же случилось, что вы допустили фашистов к самой Волге?» — Ну что мы могли ответить матерям, которые навсегда теряли своих детей?..

Две женщины бережно, словно в ребенке еще теплилась жизнь, подняли девочку и понесли к развалинам домика. Маркорян расспросил людей и выяснил, что отец девочки где-то на фронте, а в Красной Слободе она жила вместе с матерью и бабушкой. Мать погибла три дня назад, а старушка и ее внучка — сегодня. Кровь невинных детей звала к мести! Когда мы подошли к разбитому домику, что стоял у переправы, уже наступила ночь. На лица бойцов, собравшихся на берегу, ложились отблески сполохов с правого берега. Оттуда доносились взрывы, трескотня пулеметов и автоматов. Трудно было поверить, что на той пылающей земле уцелело что-нибудь живое. Но мы знали: Сталинград живет, борется и победит.

Ждать пришлось недолго. Подошел катер и начал высадку раненых, которых тут же на подводах и машинах эвакуировали дальше в тыл.

На левом берегу часто рвались мины и снаряды, но работа на переправе шла четко, без суеты. Мы с товарищами, усевшись на палубе, наблюдали за последними приготовлениями. Наконец катер дрогнул, почти бесшумно зарокотал мотор.

— Отчалили, — вздохнул кто-то из бойцов, и многие невольно еще раз посмотрели на левый берег, такой тихий, спокойный по сравнению с тем, что творилось на правом. Узкая полоска воды, отделявшая нас от песка, ширилась, росла. Катер развернулся и под небольшим углом заторопился к правому берегу.

Снаряды и мины то и дело поднимали на реке водяные фонтаны. Скрываясь под волнами и вновь появляясь на поверхности, проплывали мимо бревна, расщепленные доски, разбитые лодки. Горящими островками плыла нефть. Вверх по течению, метрах в восьмистах от нас, горело что-то: то ли катер, то ли баржа.

На середине реки катер взял левее и двинулся к берегу почти под прямым углом. В воздухе послышался нарастающий визг падающей мины и одновременно раздался предостерегающий крик: «Ложись!» Катер качнуло. Справа, почти у самого борта, с шумом поднялся столб воды и обрушился на нас. Солдаты, сидевшие ближе к правому борту, намокли с головы до ног. Кто-то выругался.

— Чего ругаешься? — произнес другой солдат. — Радоваться надо, что сюда не угодила.

— А чему радоваться, если вся махорка вымокла, — отозвался пострадавший.

— Махорка, она высохнет, — включился в разговор третий голос. — А плюхнулась бы сюда — тебе бы ни махорки, ничего другого не потребовалось больше.

— Поймать бы того фашиста, какой эти мины швыряет, да вниз головой в воду!

— Что фашиста. Гитлера бы самого сейчас сюда, в Волгу!

— Э, нет! Уж больно легкую казнь ты ему придумал. Его, стерву, посадить бы в железную клетку да бирку с надписью повесить: «Гитлер — человекоподобный зверь — людоед».

Катер толкнулся обо что-то и остановился. Приехали.

В штабе батальона