Дом солдатской славы

С первого взгляда казалось, что город живет и дышит мирным трудом. На полную мощность работали промышленные предприятия, учреждения. Открыты были магазины, киоски и библиотеки. Красочные рекламы приглашали побывать вечером на спектакле или посмотреть кинокартину. Но со стороны Дона порывы ветра все чаще приносили запах порохового дыма, и это настораживало город, омрачало души людей.

В те дни здесь с особой остротой чувствовалась близость нависшей угрозы. По улицам, обгоняя трамваи, мчались военные грузовики и легковые машины. В скверах, садах и парках появились щели и траншеи для укрытия на случай бомбежки. Кое-где уже виднелись незначительные разрушения, свежие воронки от бомб. Над фасадами многих зданий свисали белые флаги с красными крестами. В витринах магазинов, на стенах домов и на заборах среди театральных реклам выделялись яркие лозунги, призывающие «Все для фронта! Все для победы!»

Несколько минут мы молча стояли на остановке, с любопытством рассматривая многоэтажные жилые дома, затем не спеша направились вниз через площадь. Ее южную часть пересекала железная дорога, которая шла в сторону Волги, к пятиэтажному зданию паровой мельницы. Возле нее стояли десятки подвод с мешками, суетились люди, а внутри натужно гудели и громыхали машины мукомольных агрегатов. Перейдя площадь, мы присели в тени между двумя четырехэтажными зданиями, одинаковыми по архитектуре. Различались они лишь по цвету стен. Одно, что выдавалось больше на площадь, было зеленоватым, другое — светло-серым. Мог ли я тогда подумать, что именно здесь, в этом зеленоватом доме, в тени которого, сидя на скамеечке, мы отведывали купленные яблоки, нам придется отстаивать город.

В этот день выехать из города не пришлось. На пересыльном пункте, где мы задержались, нам вручили предписание в часть, которая размещалась в районе Харабалей. Наш полк 169-й стрелковой дивизии расположился в молодых посадках какого-то лесхоза у поселка Бирючий.

Вести с фронта приходили тревожные, враг неудержимо рвался к Волге. Часть усиленно готовилась к боям. Со дня на день, с часу на час ожидался приказ на выступление. Прошло несколько дней, и в полку стали срочно формировать маршевые роты, которые тут же отправляли на фронт.

18 сентября я со своим пулеметным взводом попал в такую роту. Мы погрузились в вагоны, и паровоз, распустив по ветру хвост черного дыма, потащил эшелон на север.

Если бы кто-нибудь из посторонних заглянул в нашу теплушку, он не поверил бы, что видит людей, едущих туда, где многие прощаются с жизнью. Бойцы не думали о смерти. В вагоне не смолкали песни, гудели доски от солдатского перепляса. Взгрустнул кто-то, глядишь, товарищ хлопнет его по плечу, сверкнет в улыбке зубами: «Не тоскуй, не забудет, письмо пришлет. А адрес у нас всем известный — Сталинград!»

В Капустном Яре нас уже ждали машины, прибывшие за пополнением.

…Из-под колес, теряясь в предрассветных сумерках, убегает на восток извилистая лесная дорога. За стволами деревьев, далеко-далеко ширится и растет на горизонте багровая полоса. Кажется, что там, на востоке, разгорается огромный костер. Его пламя поднимается все выше, и звезды, совсем недавно мерцавшие на темном небосклоне, бесследно тают одна за другой.

Сзади, то нагоняя, то отставая, катятся военные машины с людьми, боеприпасами, оружием и продовольствием. А навстречу небольшими группами идут женщины с детьми, старики и старухи. Они несут корзины и мешки с домашними вещами, а у некоторых руки пусты… Враг оторвал их от обжитых родных мест, разрушил их жилища, и люди идут на восток угрюмо и молча. Вот одна женщина встретилась со мной взглядом, и в глазах ее скрытый упрек: «Как же это ты допустил, что нашу родную землю топчет враг? Как ты допустил его до самой Волги?»

Что ответить ей, исстрадавшейся матери? Ответ один: скорей на фронт, бить, бить смертным боем вражескую гадину, бить до тех пор, пока бьется сердце, пока есть в тебе хоть капля крови!

— Вот она, война проклятая! — с тяжелым вздохом вырвалось у Ерина.

— И не говори! — горестно крутнул головой младший сержант Касаткин.

Разговор никто не поддерживает. Солдаты молчат, провожая взглядом женщин и детей. И у них одна мысль: скорей туда, в Сталинград!..

На верхушках деревьев засверкали солнечные блики. Жизнь на дороге замирает. Машины одна за другой ныряют в лесную чащу и одеваются в зеленый наряд маскировки. Останавливается и наш грузовик.

— Слезай, братва, — говорит шофер, — дальше не поеду, скоро стервятники появятся.

Бойцы выгрузили станковые пулеметы, коробки с патронами и, взвалив это имущество на себя, двинулись дальше.

Выйдя из леса, мы увидели на западе густую пелену верного дыма, высоко поднявшуюся к небу и протянувшуюся на многие километры. Чем ближе подходили мы к Волге, тем больше чувствовалось горячее дыхание огромного пожара.

Навстречу попались старик с узлом за спиной и молодая женщина с ребенком на руках.

— Из Сталинграда, папаша? — спросил капитан Уваров, сопровождавший нашу группу.

— Нет, из Красной Слободы, — ответил старик.

— И куда же путь держите?