Дом темных загадок

Я принимаюсь за брюки под рясой, ищу любые инструменты. Почти не надеюсь найти там телефон. Карманы пусты, но в заднем я нащупываю что-то гладкое. Я вытаскиваю предмет и растерянно смотрю на фотографию.

Глава 36

Я встаю с фотографией в руке. Я никогда бы не поверила. Я никогда бы не подумала, что после всего произошедшего меня что-то может смутить. Но от снимка с изображением пустого детского гроба именно такой эффект.

В этот момент снизу раздается сдавленный стон. Беккер приходит в чувство, и я заставляю себя взглянуть на него.

Его светлые глаза умоляюще смотрят на меня, и я невольно становлюсь на колени рядом.

— Эмма, пожалуйста, я хотел бы, чтобы ты меня поняла, — шепчет человек, который мучил нас и угрожал, человек, который так естественно и заинтересованно управлял лагерем, человек, который считал марионетками Николетту, Себастиана и всех остальных, используя в собственной пьесе, человек, который убивал!

— Тебе ведь ясно, почему я хочу, чтобы ты меня поняла!

Я бестолково пялюсь на него.

— Но это же лежит на поверхности, Эмма. Разве ты не замечаешь, какая сильная между нами связь?

Мне становится дурно. У меня нет ничего общего с этим убийцей, ни малейшей связи. И все же ощущаю в низу живота странное приглушенное чувство. Оно предупреждает меня, чтобы я больше ни секунды не слушала этого человека! Он должен сидеть тихо!

Он шепчет, слезы катятся по щекам. Я не уверена, использует ли Беккер это как манипуляцию или все на самом деле искренне.

Он вытирает слезы и переходит в неотвратимое нападение:

— Эмма, твоя мать была и моей матерью. Ты моя сестра!

Нет! Никогда!

Я беспомощно смотрю на него, внутри меня все кричит, как бы я хотела надавать ему сейчас пощечин. Но я хочу знать наконец, что произошло, хочу понять.

Усаживаюсь рядом с ним на корточки, а он хватает свободной рукой мою руку, я тут же отдергиваю ее и отодвигаюсь подальше. Я больше не позволю собой манипулировать.

— Как ты можешь такое говорить? — шепчу я. — Как ты можешь утверждать, что моя мать и твоя тоже? — неожиданно я перехожу с ним на «ты», словно мы действительно родственники.

Но уже когда я задаю вопрос, в голове складываются некоторые части головоломки. Мамина большая любовь, запретная любовь, тогда она, наверное, была еще совсем юной. Может, она тогда забеременела?

Беккер пристально смотрит на меня, потом он на несколько секунд закрывает глаза:

— Эмма, ты столько всего не знаешь. Но… как я могу упрекать тебя в этом? Мне самому потребовались годы.

— Годы? Зачем? — Я пытаюсь сделать так, чтобы мой голос не дрожал. Мне лучше не поддаваться и закрыть уши. Но разве я могу так поступить, если речь идет о моей матери?

— Мне потребовались годы, чтобы выяснить, откуда я. Кто мои настоящие родители. — Беккер вздыхает.

Я ощущаю какую-то внутреннюю дрожь.

— Это место… Где мы? — внезапно вырывается у меня фраза. — Ведь все завязано на нем, если я правильно понимаю. Все связано с этим местом.

Беккер так долго молчит, что я уже и не надеюсь услышать от него ответ.

— Этот замок раньше был приютом, которым заведовали сестры милосердия евангелистской общины. Наша мать жила здесь несколько лет. И здесь родился я.

Я словно упала в глубокое ледяное озеро, тону, опускаюсь все глубже и глубже.

«Здесь родился я».

Беккер говорит все быстрее, предложения так и вылетают из него:

— Твоей матери, нашей матери, было всего шестнадцать, и с ней очень жестоко обращались. Когда она забеременела, ее заперли и даже не давали еды.

Я очутилась на дне озера и превращаюсь в кусок льда. Я не могу трезво мыслить. В памяти хаотично всплывают картинки, снимки, которые я обнаружила в замке. Нет, не я обнаружила, их мне подсовывал Беккер.

— Позже, после родов, ей сообщили, будто бы я умер. Они заставили ее поверить, что ребенок родился мертвым. Они даже подделали записи в церковной книге, чтобы обмануть ее! — Он говорит почти беззвучно, я едва слышу его. — Заведующая приютом, сестра Гертруда, даже не побоялась похоронить меня при ней, но гроб был пуст. Они отдали меня на усыновление. К настоящим христианам.

Я слышу слова, понимаю, что они означают, но не могу их сопоставить с людьми. Я решительно не могу свести все вместе.

Такой понятливый психолог Беккер и ужасный Гомер, который вселял в нас ужас и запугивал оружием. Отчаявшийся человек, который сейчас лежит передо мной. И коварный преступник, который мучил меня три дня. Похититель, который снимал ролики с ребятами, чтобы потом шантажировать их родителей.

Убийца Себастиана и моей матери.

Мой взгляд падает на снимок с пустым детским гробом, и я вспоминаю табличку под алтарным знаком с детскими именами. Дети, которые прожили лишь по одному дню. Говорит ли он правду? Говорит ли он на самом деле правду?

Я невольно снова подвигаюсь ближе к нему и внимательно его рассматриваю, но при всем желании не могу найти в его лице никаких общих черт с мамой.

— Зачем ты?.. — шепчу я и делаю паузу для разгона. — Мою мать…

Он словно смотрит сквозь меня.