Читаем Дом толерантности полностью

– В деревне у нас никто не барствовал, – вспоминала Валентина Павловна. – Все кормились трудом на земле. Выращивали картошку и продавали ее на принадлежащие Чалову крахмальные заводы в Акулово, на Лехоть. Возделывали овес, лен. Зеленый горошек. Льняное семя сдавали на завод братьев Масленниковых, по-книжному их величали Смысловы. Расчет брали льняным маслом и жмыхом – на 16 килограммов семени давали 5 колобин жмыха. Но славилась наша деревня больше всего производством зеленого горошка. Каждый хозяин норовил посадить хоть одну специальную полоску горошка. Осенью его собирали, очищали и окаливали в русской печи.

– Это как так «окаливали»? – переспрашиваю я, не понимая секретов обработки горошка. – И почему обязательно в печи?

– Печь давала особое тепло. В ней продукт сначала обваривали, затем выкладывали на полу на чистых холстах. А чтобы горошек вдруг не зазолотился, окна в доме плотно занавешивали, тем самым сберегали зеленый изумрудный цвет. В комнате поддерживалось тепло. Спустя время горошек опять размещали в печи… Проделывали такое окаливание шесть раз подряд. Среди покупателей наш горошек ценился дороже всего, ибо он был по-настоящему зеленый и с вмятиной на боку. При царе-батюшке за наш горошек Мурманского сорта давали 8 рублей за фунт. По-нынешнему, фунт – это 400 граммов. Я любила заготавливать этот продукт, потому соседи называли меня так: «Сама с горошину, а работает по-хорошему».

– А как деревня пережила коллективизацию?

– У нас некого было раскулачивать. Хотя некоторым семьям грозили разорением, оставляли по одной корове и по одной лошади. Остальной скот обобществляли. Без драк поделились и земельными паями, зерном, картошкой и тем же горохом. А вот в Борисоглебе кулаки подожгли райком партии.

– Откуда это известно?

– Я сама видели следы от пожара. Здание-то райкома партии тогда находилось в нынешней музыкальной школе.

Подтвердила слова землячки и моя бабушка. Она на месте пожара не была, но слышала от жителей села Покровское, которые в тот день стали свидетелями мести разоренных зажиточных крестьян. Бабушка до переезда в Редкошово жила в Покровском.

– Коснулось ли раскулачивание твоего родного села? – не мог не задать я этот важный вопрос.

– Раскулачивание круто изменило жизнь Покровского. Сначала коммунисты пришли за имуществом к зажиточным жителям села, потом начали грабить и тех, кто победнее. Первой пострадала семья Варгановых. Раскулачили Петра Васильевича и Евдокию Васильевну несмотря на заступничество земляков. Дом у них отобрали, все золото прикарманили. А самих сослали неведомо куда. Затем пришли с расправой к Ивану Филипповичу Лисенкову, к Михаилу Александровичу Усову, к Александру Ивановичу Маслову, к Ивану Ивановичу Малышеву. Из своих домов их всех по одному выселили на улицу, а кого-то и арестовали. Дома этих кулаков до сих пор сохранились. В них, в разное время, размещались школа, магазин, контора правления колхоза, сельсовет. Позднее волна раскулачивания коснулась и бедняков. Репрессировали даже простого жителя села Баранова, который делал из глины кринки и продавал их. В 1938 году коммунисты добрались и до церкви. Она была построена на средства богатых крестьян. Шпиль колокольни был одним из самых высоких в округе. Говорят, служил ориентиром для самолетов. Внутреннее убранство храма вызывало огромную зависть у многих жителей района, так как четыре венца в нем были сделаны из драгоценных металлов, а рига, подсвечники, древние книги – все были необычайной красоты. Вся эта церковная роскошь и утварь была в одночасье расхищена. А батюшку Александра Александровича Немирова увезли в неизвестном направлении. В память о нем остался лишь пруд в центре села, который он вырыл вместе с сыновьями.

Третьим человеком, подтвердившим факт поджога кулаками здания райкома партии, стал житель села Никульское Владимир Пушкин. Он увлекался краеведческими изысканиями, собирал историю села, потому знал и про то, как проходило раскулачивание в его краях, и слышал про поджог.

При знакомстве с ним я не стал записывать в подробностях его содержательный рассказ, а попросил самого написать статью о трагедии коллективизации. Вскоре его материал под названием «Организовывался колхоз так…» появился на страницах местной газеты.

Пушкин писал: «Наше село Никульское имело 64 двора. Крестьяне жили дружно. Распрей и ругани не водилось. Хозяйства были крепкие, землей особо не бедствовали, хотя и лишней не имелось. Распределение земли считали справедливым, по едокам. Особо богатых мужиков в селе не значилось. Так и жили мирно, тихо. О том, что делалось внутри страны, о революции знали понаслышке, в основном от вернувшихся демобилизованных солдат.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Зулейха открывает глаза
Зулейха открывает глаза

Гузель Яхина родилась и выросла в Казани, окончила факультет иностранных языков, учится на сценарном факультете Московской школы кино. Публиковалась в журналах «Нева», «Сибирские огни», «Октябрь».Роман «Зулейха открывает глаза» начинается зимой 1930 года в глухой татарской деревне. Крестьянку Зулейху вместе с сотнями других переселенцев отправляют в вагоне-теплушке по извечному каторжному маршруту в Сибирь.Дремучие крестьяне и ленинградские интеллигенты, деклассированный элемент и уголовники, мусульмане и христиане, язычники и атеисты, русские, татары, немцы, чуваши – все встретятся на берегах Ангары, ежедневно отстаивая у тайги и безжалостного государства свое право на жизнь.Всем раскулаченным и переселенным посвящается.

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза
Салюки
Салюки

Я не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь. Вопрос этот для меня мучителен. Никогда не сумею на него ответить, но постоянно ищу ответ. Возможно, то и другое одинаково реально, просто кто-то живет внутри чужих навязанных сюжетов, а кто-то выдумывает свои собственные. Повести "Салюки" и "Теория вероятности" написаны по материалам уголовных дел. Имена персонажей изменены. Их поступки реальны. Их чувства, переживания, подробности личной жизни я, конечно, придумала. Документально-приключенческая повесть "Точка невозврата" представляет собой путевые заметки. Когда я писала трилогию "Источник счастья", мне пришлось погрузиться в таинственный мир исторических фальсификаций. Попытка отличить мифы от реальности обернулась фантастическим путешествием во времени. Все приведенные в ней документы подлинные. Тут я ничего не придумала. Я просто изменила угол зрения на общеизвестные события и факты. В сборник также вошли рассказы, эссе и стихи разных лет. Все они обо мне, о моей жизни. Впрочем, за достоверность не ручаюсь, поскольку не знаю, где кончается придуманный сюжет и начинается жизнь.

Полина Дашкова

Современная русская и зарубежная проза