Дом толерантности

– Зачем вы отнимали живность у кулаков? – интересовался я. – У вас в колхозе был свой скот, вы развивались, а семья кулака без лошади и коровы обрекалась на гибель.

– Шла классовая борьба, – отвечал жестко А.В. Кузнецов. – Мы должны были поставить колхоз на ноги, и мы это сделали.

Действительно, Неверковское хозяйство долгое время считалось в районе одним из самых крепких и перспективных. В трудные военные годы, когда в колхозе вынужденно сменилось четыре председателя, там все равно продолжалась жизнь, и селяне собирали и посылали денежные средства на танковые колонны и эскадрилью самолетов.

В свой очередной приезд в село Неверково я уже не застал в живых бывшего председателя, борца с кулачеством. На мой вопрос, как современному крестьянину живется-можется в колхозе, решил ответить ветеран труда В. Пушкин.

– После войны в наш колхоз из 120 человек вернулось всего 9, в том числе два инвалида без ног. Фронтовики сменили женщин, возглавили бригады – В.А. Базаров, А.И. Торбин, а А.С. Мозин был избран председателем. На колхоз обрушились первые трудности: отсутствие фуража для общественного скота, нехватка зерна для посева, отсутствие севооборота. Для того чтобы спасти скот, решили попросить излишки сена у колхозников. Но их оказалось мало. Тогда мы раскрыли соломенные крыши. Но и этого не хватило. Пошли искать сено по лесам, заготовленное во время войны. Нашли 100 пудов. Вывозили его на себе женщины, кто на санках, кто вязанками. Так был спасен скот. Пришла посевная. Ее женщины опять проводили вручную. Пахали на лошадях и быках. В моей бригаде пахарями были четыре двенадцатилетних мальчика – И. Скворцов, А. Самоленков, М. Мозин, А. Рябов. Когда лошади падали, впрягались женщины…

– Было ли государство справедливо в те годы к крестьянам? – спросил я бывшего бригадира.

– Ни в коем разе, – ответил он. – Урожай мы выращивали хороший, убирали его серпами и косами. Однако колхозников хлебом почему-то не обеспечивали. Объяснение было глупое: выдавать хлеб на трудодни имели право только 15 процентов от сданного зерна государству. И так шло из года в год: сеяли, убирали и все подчистую сдавали государству. Забиралось даже зерно для посева. А весной для посева давали ссуду зерна, но за эту ссуду нужно сдавать 15 процентов, то есть взяли 1 тонну, сдай 1150 килограммов. Колхоз имел три обязательства по сдаче зерна: госпоставки, натурплата за работу МТС и ссуда, взятая на посев. Рассчитаться с государством колхоз не мог. На трудодни не получали ничего. Люди старались любыми путями уехать. Чтобы удержать их, ввели обязательный минимум трудодней. Придумали наказание – запретили выгон личного скота в общее стадо, урезали приусадебные участки.

– После всех этих издевательств у вас не складывалось впечатление, что колхозы создавались для того, чтобы превратить крестьян в бесплатных наемных работников, а по сути рабов?

– Для чего проводилась коллективизация, я не знаю. Обещания были красивыми. На деле вышло все плохо. Деревня всегда была заложницей политики. Но при Советской власти крестьян стали массово и открыто уничтожать ради всяких великих и многообещающих политических авантюр. Помню, как в 60-е годы пошла эпопея посева кукурузы. Где только ее не пытались посеять – в торфоперегнойные горшки, вручную, квадратно-гнездовым способом, привлекали школьников и стариков, сторожа отстреливали грачей…. Но эта «королева полей», вытеснив клевера, овес, ячмень, принесла только убытки колхозу – тогда он назывался «Земледелец № 3». Из-за нехватки кормов пришлось даже частично ликвидировать скот. Потом вдруг деревни объявили неперспективными. Закрылись школы, больницы. Колхозникам предложили переезжать на центральные усадьбы – в агрогородки. Но в то время и на это уже рассчитывать было нельзя, люди рвались в города любыми путями, хотели нормально жить, трудиться и получать зарплату. Теперь чтобы возродить жизнь в деревне, нужно возрождать не колхозы, а крестьянство.

Слова старого бригадира-крестьянина о том, что жизнь в деревню вернется лишь с возрождением крестьянства, будут долго меня мучить, не отпускать, заставлять искать пути спасения и развития.

* * *

Прежде чем поставить точку в очерке о лихом времени раскулачивания борисоглебских крестьян, мне довелось побеседовать с родственниками крестьянина-середняка Ивана Семеновича Борисова, попавшего под каток репрессий. Он жил в родной деревне Старово-Смолино. Перед тем как жениться на жительнице села Селище Екатерине Груздевой и завести крепкое хозяйство он прошел службу на Варшавской железной дороге в звании унтер-офицера.