Дом толерантности

В какой-то момент она перестала слышать музыку. И даже когда танец подошел к концу, она мысленно продолжала находиться у него в плену, потому не отвечала на хвалебные речи Анзора и его друзей. Вечер удался. Вместе с прохладным ветерком на нее нахлынуло чувство восторга. Сейчас никто бы не смог спугнуть ее радость, удовлетворение собой. Впечатления переполняли ее грудь.

Потому-то этот неожиданный зажигательный танец, выводящий танцующих в круг, а затем давший ей возможность проявить себя, беспрекословно подчиниться Анзору, не оставил в ее душе сомнений ехать утром в деревню за рябиной или не ехать. Маша об этом не размышляла ни тогда, когда усердно чистила зубы в ванной, ни тогда, когда забралась в уютную теплую кровать. Она лишь пыталась вспомнить вчерашнюю попытку вжиться в образ горянки, знающей толк в лезгинке.

Утро наступило быстро. В машине ее то и дело клонило ко сну. Тяжелая голова моталась из стороны в сторону. Анзор вместо того чтобы дать девушке поспать, размышлял вслух, какой товар он завезет в магазин. Слушая, как тот рассуждает и сам себя нахваливает, она морщилась, потому как все это ей до противного не нравилось, и вновь силилась заснуть.

Он не замолкал и продолжал говорить.

– Дай подремать, не будь чудовищем, – просила она.

– Я могу в магазине открыть отдел по продаже тортов, – настойчиво бубнил он. – Как думаешь, торты будут расхватывать?

В ответ ей хотелось сказать ему что-то неприятное, отвлечь от магазинной темы. Вопрос появился сам собой, и она выпалила его с неожиданной для себя требовательностью:

– Анзор, давай ты меня научишь лезгинку танцевать, а?!

– У тебя не получится.

– Получится. Ты покажи пару движений. И все. Я на лету все схватываю.

– Чтобы лезгинку танцевать, надо в горах родиться.

– Научи. Прошу тебя.

– Попробовать можно. Только зачем тебе лезгинка? Ты же другие танцы учишь.

– Каждый человек хочет уметь делать то, чего другой не может. В нашем училище, правильно, изучают разные танцы, но лезгинки почему-то нет. Теперь вся надежда на меня.

– На тебя?

– Да.

– Мой дед Хасан говорит: не берись делать то, что тебе не по силам.

– У меня тоже есть дедушка – дед Матвей. Он считает, что в жизни надо все попробовать. Так что нас с тобой по-разному дедушки воспитывали. Но я тебе не про дедушку, а про себя говорю. Пойми, у каждого из нас должна быть цель в жизни, но одна цель определяется как главная. То есть, мне хочется научиться тому, чего другие не могут. И всем нам надо научиться отличаться друг от друга.

– Да мы и так все разные.

– Лицом, одеждой, манерами. Надо отличаться талантом.

– Это как?

– Тебе не понять.

– Тогда зачем говоришь… Зачем тебе лезгинка?

– Это я для себя, – сказала Маша и поставила точку в щекотливом разговоре: – Мне нужно…. Мне это интересно.

За горячим продолжительным разговором они не заметили, как достигли конечной точки. Деревня, просвеченная солнцем, встретила их тишиной. Маша вытащила из упрямо сопротивляющегося Анзора обещание показать ей на следующей неделе, как нужно танцевать настоящую лезгинку. Последние ее слова, что обмана она никому не прощает, уже раздались с хлопком двери машины.

Они вышли на околицу деревни. Перед ними стоял старый с оторванными ставнями дом, с посаженной перед выбитыми окнами сломанной ветром дуплистой ивой. На широком лугу росла грубая сорная трава. Чувствовалось, здесь давно нет хозяина, земля одичала, лопухи да крапива забили все тропинки. А ведь когда-то у этого брошенного дома росными туманными утрами разбредались по лугу пестрые коровы и ненасытные козы…

В чистом воздухе проплывали длинные серебристые нити паутины. Маше знакома осенняя пора, в деревне у деда Матвея ей доводилось ощущать холодное дыхание сентября, наблюдать, как ровно опадают огненно-красные листочки осин. Сегодня тоже осень богата красками. Восторженные глаза Маши пробегали по четырем оставшимся домам, прятавшимся на другом конце луга за потемневшими липами. В конце деревни она разглядела изгиб неширокой реки, убегающей в дикий перелесок. Ей захотелось дойти до воды, спуститься вниз и понаблюдать, как она, гибкая и певучая, бежит среди осоки, переливается на перекатах. Ноги сами понесли ее вдаль. Только после первых же шагов пришлось остановиться: юбка стала сырой, её облепили противные колючки. К тому же трава оказалась столь густой и твердой, что ее и раздвинуть было нелегко. Пришлось отказаться от заманчивой идеи, от желания посидеть, как в детстве, на берегу говорливой реки.

Анзор вел себя странно, молчал, блуждающими глазами следил то за Машей, то за деревней. У него была назначена встреча с одним из жильцов. Они созванивались, договаривались о том, что он появится сразу же при въезде машины в деревню.

Тишина казалась нестерпимо долгой.

– Сейчас Сулейман подойдет, покажет тебе рябину, – с твердой ноткой в голосе сказал Анзор.

– Какой еще Сулейман? – удивленно спросила Маша, глядя на деревянную избу, где на крыльце показался силуэт рослого мужчины.

– Хороший знакомый. Он здесь уже давно живет.

– В русской деревне живет Сулейман? Не смеши меня. Что ему тут надо?