Дом толерантности

– Ей повезло, она встретила Никодимыча, – глубоко вздохнул Николай Степанович. – И они прожили счастливую жизнь. Довольство своей жизнью – один из принципов старика. Довольство всем, самым малым…

– Давай и мы проживем долгую и счастливую жизнь, – предложила Ольга Владимировна.

– Я только «за»!.. Но для этого ты ничего не должна принимать близко к сердцу.

– Не принимать, так не принимать, – отчаянно махнула рукой Ольга Владимировна.

Веселые шутки одна за другой звучали в больничной палате успокоительным недоразумением,

В коридоре слышались торопливые шаги. Кто-то метался, кричал… Хлопала входная дверь.

Вечером в квартире покойного собирались родственники и друзья помянуть Ивана Никодимыча.

Николай Степанович пришел одним из первых. На столе чувствовалось присутствие урожайного августа. В вазах громоздились яблоки, сливы. Широкие тарелки едва умещали свежие огурцы и помидоры, зеленые стрелы лука и метелки укропа. В стаканах застыл густой поминальный кисель.

Прозвучало несколько добрых воспоминаний об Иване Никодимыче, опустела пара бутылок самогона… На душу Николая Степановича вновь напала грусть, он уединился у тумбочки с открытой коробкой, где лежали грамоты и треугольники солдатских писем, запыленные, запачканные.

Эти фронтовые весточки, адресованные родителям, а также полученные от них и от солдатского друга Владимира, чудом сохраненные за послевоенные годы, стали для Николая Степановича откровением.

Ему покойно было от того, что в квартире никто не обращал на него лишнего внимания.

Вечер был долгим, шумным.

Люди опрокидывали стопку за стопкой, гремели о тарелки вилки и ложки, а он пропускал мимо ушей ненужный звон, и все увлеченнее вчитывался в безграмотные и трудно прописанные буквы в старых письмах. Иван Никодимыч сообщал отцу и матери, на каком фронте его застали бои, чем их кормят, с какой уверенностью они идут в бой с немецкими захватчиками.

Николай Степанович с молодым любопытством искал в рассказах танкиста откровенные признания и исповеди о том, как и из чего складывались его ежедневные военные будни. Танкист подробно описывал некоторые дни между боями. То его танк долго преодолевал бесконечные болота, зажатые деревьями, то неделями пекся под ярким беспощадным солнцем. Часть ждала наступления, перехода в смертельную атаку. Иван Никодимыч сидел среди темного леса, ночуя у дымного костра, полный заветных дум о родном доме, о своих родителях. Ни в одной строке письма он не выказал страха, боязни погибнуть, шел в бой с ненавистью к врагу… И всегда в конце треугольника приписывал приветы и пожелания всем родственникам. Так и писал: «Передайте поклон от меня брату Николаю, соседу Ване Ивеншеву, его жене Алене… Кланяюсь однокласснице Алле…». Порой список тех, кого он помнил и кому желал добра и здоровья, заканчивался прямо на обрыве листа.

Он воевал за всех. Сражался честно, геройски, без страха за себя, с верой в неизбежность победы над фашистской Германией.

Один из фронтовых треугольников Николай Степанович перечитывал несколько раз. Уж больно веяло от него отвагой и бесстрашием другого русского парня, танкиста Владимира. То был друг и одноклассник Ивана Никодимыча. Озорной, энергичный, всегда нарядный… Они вместе уходили в армию. А когда началась война, то попали на разные фронты. Совпадение было в одном – оба воевали танкистами. Часто переписывались. Вели счет подбитым танкам. В письме, на которое обратил внимание Николай Степанович, как раз говорилось о том, как Владимир подбил два фашистских «тигра». Но гордился он не своими уничтоженными в бою танками, а выражал восхищение подвигом Ивана Никодимыча. Оказывается, тот тоже подбил два танка. Однако второй танк был сражен не из пушки, а взорван гранатами. Случилось так, что немец прямой наводкой попал в танк Ивана Никодимыча. Тот еле выкарабкался из него и с кровоточащей на голове раной, со связкой гранат пополз навстречу обидчику. Подобрался поближе и сразил его…

На второй странице письма Николай Степанович заметил вмешательство цензора. Тот неряшливо вымарал целый абзац, зачеркнул те предложения, где речь шла об известном армейском комиссаре Льве Мехлисе. По всей видимости, у танкиста возникли к нему претензии, он охарактеризовал его отрицательно… Цензор посчитал такую оценку недопустимой и вычеркнул ее. Потому фамилия Мехлиса осталась на бумаге, а после нее оставалась пустота, ругательства в адрес одиозной зловещей фигуры были убраны.

Для Николая Степановича имя начальника ГлавПУ РККА, жестокого и кровавого комиссара Льва Мехлиса было хорошо известно из прочитанных книг разных военачальников о войне. Его бездарность и откровенная жажда угодить Сталину приносила огромный вред. Одной из самых черных и преступных операций, за которую нес прямую ответственность Мехлис, была попытка освобождения Крыма. Она захлебнулась в крови. Тупые приказы привели к трагической развязке: Крым был потерян, а войска фронта сброшены немцами в Керченский пролив.