Дом толкователя

Здесь же Перовский признавался, что, готовясь к смерти, завещал свое сердце любимому другу: «[Н]аходившиеся при мне душеприказчики получили уже приказание после смерти вынуть мое сердце, порядочно высушить, завернуть и доставить тебе» (Там же). Этот экзальтированно-сентиментальный завет свидетельствовал о теснейшей душевной связи героя войны и его друга-поэта.

4

29 сентября (11 октября) 1828 года «знаменитая в Истории крепость Варна, никогда еще не бывавшая в наших руках» (Данилевский 1829: 58), была взята графом М. С. Воронцовым, сменившим тяжело раненного Меншикова. В успешном завершении осады важную роль сыграли действия русского флота под командованием адмирала Алексея Грейга, военно-инженерное искусство полковника Шильдера и дипломатическое мастерство Воронцова. По словам последнего, «падение города <…> вселило страх во всей турецкой империи» (Захарова: 241). Император наградил Воронцова осыпанной брильянтами золотой шпагой с надписью «За взятие Варны». Между тем потери русской армии были огромны — более половины от всего числа участников осады.

Торжественный въезд императора в разрушенную бомбардировками крепость состоялся 1 (13) октября. Здесь в чудом сохранившейся православной церкви государь повелел отслужить благодарственный молебен. Как вспоминал впоследствии генерал А. Х. Бенкендорф, «[э]то священнодействие посреди смерти и развалин, в мусульманском крае, в православном, угнетенном полумесяцем храме, имело что-то неописуемо поразительное» (цит. по: Шильдер 1997: 505).

На другой день, под открытым небом, в присутствии турок, было отслужено торжественное молебствие с коленопреклонением. «Гром орудий полевой артиллерии и с кораблей возвестил славное окончание кровавой войны под Варной. После молебствия государь объезжал войска и милостиво приветствовал каждый полк» (Шильдер 1997: 160). «Взятие Варны, — пишет Шильдер, — являлось необходимым заключительным делом оканчивающейся неудачной кампании 1828 года и залогом дальнейших успехов нашего оружия на балканском полуострове» (Там же).

В официальной историографии николаевского царствования взятие турецкой твердыни интерпретировалось как событие исключительной важности. Часть варнинских трофеев была отослана в Польшу как символический знак возмездия Порте за польского короля Владислава, павшего здесь в XV веке. Другие трофеи украсили в «воспоминание о Варне 29 сентября 1828 года» павловскую резиденцию вдовствующей императрицы Марии Феодоровны[180], а также петергофский Коттедж императрицы Александры Феодоровны[181] и ростральные колонны в Петербурге. Варнинская победа была немедленно воспета в патриотическом искусстве. Уже в 1828 году в свет вышла музыкальная «баталия» «Взятие Варны российским войском: Военная фантазия, сочиненная для фортепиано очевидным свидетелем» (СПб.: У Брифа, 1828). По словам исследователя, последняя представляет собой типичный образец батальной музыки, отражающей «как военные события — прибытие войск, битву и ее перипетии, победу, — так и чувства участников — „горесть и уныние“, „всеобщий ужас“, „всеобщий восторг“ и „радость победителей“» (Рыжова). В 1836 году в Петербурге получила официальное признание картина А. И. Зауервейда (1785–1844) «Взятие Варны», закрепившая высокий статус этой победы в государственном мифе николаевского царствования. Между тем в «личной мифологии» императора Николая варнинская история имела совсем не парадное продолжение.

После взятия крепости государь отправился в Одессу на корабле «Императрица Мария». Он торопился, чтобы поспеть в Петербург ко дню рождения матери, вдовствующей императрицы Марии Феодоровны (14 октября). По пути в Одессу корабль попал в бурю, свирепствовавшую в течение 36 часов. Буря едва не отнесла корабль к враждебному берегу. Лишь 8 октября «Императрица Мария» смогла достичь Одесского порта. Государь тотчас же отправился в Петербург.

По словам Шильдера, «императора тяготило в то время предчувствие близости великого несчастия; хотя он не отдавал себе отчета, какое именно горе готово поразить его».

О возвращении государя в столицу граф Бенкендорф рассказывает: