Дом толкователя

Вспомни матерь Ниобею:
Что изведала она!
Сколь ужасная над нею
Казнь была совершена!..
Но и с нею, безотрадной.
Добрый Вакх недаром был:
Он струею виноградной
Вмиг тоску в ней усыпил.

Если грудь вином согрета

И в устах вино кипит:
Скорби наши быстро мчит
Их смывающая Лета.

(Жуковский 1980: II, 141)

А. С. Янушкевич предположил, что исключение этих стихов из первой публикации связано с содержавшимся в них намеком на страдания матерей сосланных декабристов. Мы полагаем, что причина исключения этих стихов была иной. В конце 1828 года слова об ужасной казни «матери Ниобеи» прочитывались как откровенный намек на неожиданную смерть императрицы Марии, которую официально именовали Матерью. «Императорский Дом и Россия лишились Матери», — говорилось в некрологе, опубликованном «Северной пчелой» (Булгарин: 434). В надгробном плаче Жуковского по государыне читаем:

С Тобой часть жизни погребая,
И матерь милую

своюВ Тебе могиле уступая,
В минуту скорбную сию,
В единый плач слиясь сердцами,
Все пред Тобою говорим:
Благодарим! благодарим!..

(Жуковский: II, 257–258)

Ср. также в надгробных стихах С. П. Шевырева «В Бозе почивающей Благодетельнице Народа»:

Народа мать!.. Ты стала тень.
Великолепно закатился
Твоих благотворений день.
За ним настала ночь печали,
Святая скорби тишина;
Не громко о Тебе рыдали:
От слез душа была тесна.
<…> И слезы горести живой
Народ о Матери стенящий
Чем обретет? — Все той же, той
Порфирою благотворящей.

(Московский вестник. 1828. С. 194–195)

В стихотворении Александра Попова смерть Марии Феодоровны изображается как смерть страдалицы:

<…> Давно ли Царь-Отец, Твой Сын-Благословенный,
Наш Ангел — от земли скорбящей улетел,
Ему во след, давно ль, Царицы несравненной
Тень милая взнеслась в надзвездный Свой удел?..
И нежная душа Марии все страдала:
Один удар судьбы свершался за другим;
Дух жизни видимо и сильно иссякала,
Иссякла — и Ее мы ныне в гробе зрим!
Увы, святых судеб веленье непреложно!
Наш мудрый долг — терпеть и упованьем жить:
Но в горести кому из нас возможно
О ней, о Матери, нежнейшей слез не лить?

(ЖМФ: 66–67)

Следует заметить, что сама ассоциация между государыней Марией Феодоровной и легендарной царицей Ниобой, лишившейся по воле богов своих детей, вполне вписывается в сентиментальный миф императрицы. Как известно, последняя потеряла и оплакала нескольких детей. Знаменательно, что в Старой Сильвии Павловского парка стояли скульптуры Ниобид (Шторх. 47), вывезенные из Царского Села по требованию вдовствующей императрицы. В творчестве Жуковского образ Марии Феодоровны не раз связывался с символической темой скорбящей матери. Ср. в элегии «На кончину ея величества королевы Вюртембергской» (то есть Екатерины Павловны, дочери императрицы Марии):

О! матери печаль непостижима,
Смиряются все мысли пред тобой!
Как милое сокровище, таима,
Как бытие, слиянная с душой,
Она с одним лишь небом разделима…
Что ей сказать дерзнет язык земной?
Что мир с своим презренным утешеньем
Перед ее великим вдохновеньем?

(Жуковский: II, 121)

В «Хоре девиц Екатерининского института…» (1826) поэт обращается к «удалившемуся гению» почившего сына государыни Александра Павловича:

Утешением слети
К сердцу матери томимой!
Будь сопутник ей незримой,
Снова мир ей возврати!

(Жуковский: II, 249)