Дом Цепей

Будто его привлекательность… самоочевидна. Не нуждается в объяснениях. Хотела ли Апсалар, чтобы он шёл с нею по пути к Восхождению — если оно, конечно, было тем, чем было? Нужен ли ей именно Крокус или просто… кто-нибудь? Любой?

Правда была такова: он стал бояться смотреть ей в глаза.

Крокус поднялся со своего спального мешка и тихонько вышел наружу. На мелководье виднелись рыбацкие лодки. Их белые паруса натянулись, словно гигантские плавники акул, бороздящих море под волнами. Когда-то Псы прошли по этой части побережья, оставив за собой одни лишь трупы, но люди всё же вернулись — если и не в эту деревню, то, по крайней мере, к морю. Или, возможно, их вернули, — насильно. Сама земля без труда поглощала пролитую кровь, её жажда не знала различий — такова уж природа земли повсюду.

Крокус присел и набрал пригоршню песка. Смотрел, как кусочки коралла сыплются между пальцами. В конце концов, умирает даже сама земля. И всё же мы отвернёмся от этих истин, если продолжим идти этим путём. Любопытно — не страх ли смерти лежит в основе Восхождения?

Если это так, то Крокус никогда не совершит его, поскольку где-то среди всего случившегося, всего пережитого по дороге сюда он потерял этот страх.

Он сел, прислонившись спиной к стволу огромного кедра, с корнями и ветвями выброшенного на берег, и вытащил ножи. Он выполнял последовательные перехваты, когда одна рука повторяет движения другой в обратном направлении. Юноша смотрел вниз до тех пор, пока оружие — и его пальцы — не стали размытыми от быстроты движений. Затем поднял взгляд и принялся разглядывать море, перекатывающиеся в отдалении волны, треугольные паруса, скользившие вдоль линии белой пены. В случайном порядке он провёл серию перехватов правой рукой. Потом повторил то же самое левой.

В тридцати шагах ждала одномачтовая лодка с зарифленным пурпурным парусом. Её корпус блестел в свете солнца пятнами красной, синей и золотой красок. Это корелрийское судно досталось в уплату долга некоему букмекеру в Кане — ибо Престол Тени отправил их именно в переулок в Кане, а не на прибрежную дорогу, как обещал.

И букмекер, в свою очередь, расплатился быстроходной шлюпкой с Апсалар и Крокусом за одно ночное дело, которое для даруджийца стало жестоким, чудовищным испытанием. Одно дело отрабатывать выпады с клинками, чтобы довести до совершенства смертоносный танец с призраками воображения, — но в ту ночь он убил двух человек по-настоящему. Конечно, они были головорезами на службе у того, кто сделал вымогательство и запугивание своей карьерой. Перерезав ему глотку, Апсалар не выказала ни раскаяния, ни дурноты от пролитой крови, которая брызнула на её перчатки и предплечья.

Один из местных пошёл с ними, чтобы удостовериться в успехе ночной работы. Когда всё кончилось, он, стоя в дверях и глядя на три трупа, поднял голову и встретился взглядом с Крокусом. И — что бы канец ни увидел в его глазах — смертельно побледнел.

Наутро Крокус обрёл новое имя. Резчик.

Поначалу он отверг это прозвище. Местный неверно истолковал выражение глаз даруджийца в ту ночь. Никакой свирепости в них не было. Была стена потрясения, и та быстро рассыпалась под давлением самоосуждения. Убийство убийц — всё равно убийство, и этот поступок словно замкнул между всеми ними цепь — от одного убийцы к другому, — бесконечную шеренгу, из которой невозможно бежать. Его разум отшатнулся от нового имени и всего, что оно означало.

Но угрызения совести продлились недолго. Двое убийц действительно погибли — от руки человека по имени Резчик. Не Крокуса, юного даруджийского карманника, который исчез. Исчез и, скорее всего, больше никогда не появится.

Самообман содержал в себе известное утешение, столь же пустое в своей основе, как и ночные объятия Апсалар, но всё равно желанное.

Резчик пройдёт её путь.

У Императора был Танцор, так? Спутник, ибо именно спутник был нужен. И сейчас нужен. У неё есть Резчик. Резчик из Дома Ножей, который танцует в своих цепях, словно на невесомых нитях. Резчик, который, в отличие от бедного Крокуса, знает своё место, знает свою единственную задачу — прикрывать ей спину, соответствовать её холодной точности в смертоносных искусствах.

Такой была окончательная правда. Любой может стать убийцей. Любой.

Она вышла из лачуги — бледная, но с сухими глазами.

Одним плавным движением юноша спрятал свои ножи, поднялся и повернулся к ней.

— Да, — сказала она. — Что теперь?