Дом Цепей

— Она — порождение гнева. Такая ярость не свойственна т’лан имассам…

— Если только для неё нет причин. Возможно — воспоминания о предательстве, родом из её смертной жизни. Рана, слишком глубокая, чтобы Обряд Телланна мог исцелить её. — Фебрил пожал плечами. — Это не имеет значения. Этот дух — т’лан имасс.

— Похоже, ты опоздал на день с этим откровением, — проворчал Камист Релой, отворачиваясь и сплёвывая: — Обряд Телланна всё ещё связывает её?

— Нет. Она давно разбила эту цепь и снова обрела свою душу, — тайные дары Рараку, дары жизни и смерти, древние, как само существование. Они вернули ей всё, что она потеряла, — возможно, даже возродили её ярость. Рараку, Камист Релой, остаётся глубочайшей тайной из всех, поскольку хранит собственные воспоминания… о море, о водах самой жизни. И эти воспоминания есть сила.

Камист Релой плотнее запахнул плащ на своём тощем теле.

— Открой дорогу.

И когда я сделаю это для тебя и твоих мезланских дружков, Высший маг, ты будешь в долгу предо мной и моими желаниями. Семь Городов будут освобождены. Малазанская империя, со всеми её интересами, уберётся, и наша цивилизация расцветёт снова…

Он ступил в центр каменного круга и поднял руки.

Что-то приближалось. Звероподобное, переполненное дикой силой. И с каждым проходящим мгновением, по мере того как оно становилось ближе, рос страх Л’орика. Древние войны… вот как это ощущается, как возродившаяся вражда, как ненависть, бросающая вызов тысячелетиям. И хотя он чувствовал, что ни один из смертных в пустынном городе не был объектом этого гнева, истина оставалась в том… что мы все стоим у неё на пути.

Ему нужно узнать побольше. Но чародей пребывал в затруднении, какой из способов выбрать. Семь Городов — земля, стонущая под незримым бременем; их шкура — толста, многослойна, вынослива и твёрда. Не так-то легко заставить их выдать свои тайны, особенно в Рараку.

Скрестив ноги, он сидел на полу шатра — голова опущена, мысли несутся вскачь. Ярость Вихря никогда раньше не была столь лютой, и это навело его на мысль, что малазанская армия приблизилась и финальное столкновение воль произойдёт совсем скоро. Воистину это схождение, и в текущих событиях оказались замешаны иные силы, которые подталкивали их с неумолимой силой.

И шёпот песни на фоне…

Надо бежать отсюда. Забрать Фелисин — и ещё, по возможности, Геборика — с собой. И скоро. Однако любопытство удерживало его, по крайней мере, пока. Многослойная шкура трескалась, здесь могли явиться истины, а он мог узнать их. Я пришёл в Рараку, потому что ощутил присутствие отца… где-то вблизи. Возможно, его здесь больше нет, но он был здесь, не так давно. Есть шанс найти его след…

Королева Грёз сказала, что Осрик пропал. Что бы это значило? Как? Почему? Он жаждал найти ответы на эти вопросы.

Куральд Тирллан был порождением насилия, разрушения Тьмы. Старшим Путём, что с тех пор разветвился во многих направлениях, став в понимании смертных людей Тиром. А до того, под видом животворящего огня, Телланном.

Телланн мощно присутствовал здесь, в Семи Городах; хоть неясный и глубоко скрытый, но тем не менее — вездесущий. Куральд Тирллан, с другой стороны, был искажён и оставался опасным из-за разлома родственного Пути. Как хорошо знал Л’орик, здесь не было безопасных проходов в Тирллан.

Что ж, хорошо. Попробуем Телланн.

Он вздохнул и встал. Конечно, это было чрезвычайно рискованно. Перекинув выбеленную телабу через локоть, он подошёл к сундуку рядом с койкой. Присел, провёл над сундуком рукой, временно развеяв защитные чары, и поднял крышку.

Лиосанская броня, белая эмаль покрыта трещинами. Шлем с личиной, из такого же материала; кожаная подкладка оплетена вокруг глаз и щёк кольчугой из чернёного железа. Лёгкий, узкий полуторный меч; остриё удлинённое и скошенное, ножны из белёсой древесины.

Он нацепил броню, в том числе шлем, потом накинул поверх телабу и поднял капюшон. Затем пришла очередь кожаных рукавиц и пояса с мечом.

Потом маг замешкался.

Л’орик презирал сражения. В отличие от своих сородичей лиосанов, он не питал склонности к суровой справедливости, к утверждению жёстко очерченного мировоззрения, не допускавшего двусмысленности. Он не верил в порядок, создаваемый остриём меча. Свершение, да, но свершение, имевшее привкус поражения.

Необходимость была горькой приправой, но он не видел иного выбора и потому вынужден будет вытерпеть этот вкус.