Дом Цепей

— Торвальд Ном, хотя мои враги малазанцы знают меня под именем Кастет.

— И как же ты выучил наречие сунидов?

— Этот язык давно известен среди торговцев. До охотников за головами к ним ходили натийские торговцы. Вели взаимовыгодную торговлю с сунидами. По правде говоря, ваш язык состоит в близком родстве с натийским.

— Солдаты только невнятно блеяли.

— Ясное дело, они же солдаты, — человек помолчал и добавил: — Понятно, такой юмор тебе не по нраву. Ладно. Солдаты эти, скорее всего, малазанцы.

— Я решил, что малазанцы — мои враги.

— Это у нас общее, теблор.

— У нас нет ничего общего, кроме этого бревна, нижеземец.

— Как хочешь. Но в одном я обязан тебя поправить. Малазанцы, конечно, народ омерзительный, но по нынешним временам натии ничуть не лучше. Союзников среди нижеземцев у тебя нет, теблор. В этом не сомневайся.

— А ты натий?

— Нет. Я даруджиец. Из города далеко на юге. Дом Номов велик, и некоторые его семьи почти богаты. Один из Номов даже оказался в Совете Даруджистана. Правда, мы незнакомы. Увы, активы моей семьи несколько… м-м-м… скромнее. Оттого и пришлось мне много странствовать и обучиться подлым ремёслам…

— Слишком много болтаешь, Торвальд Ном. Я готов снова провернуть бревно.

— Проклятье! Я-то надеялся, ты об этом забыл.

Бесформенный, расплющенный конец железного прута уже дошёл до середины бревна. Ноги у Карсы болели и дрожали, хотя он делал всё бо́льшие перерывы. Рваные раны, которые остались на груди и спине от расколотой доски, вновь открылись, и кровь равномерно смешивалась с потом, пропитывая одежду. Кожа и плоть на лодыжках были изорваны в клочья.

Торвальда сморила усталость вскоре после того, как бревно вернулось в начальное положение. Нижеземец стонал во сне, а Карса продолжал трудиться.

Сейчас, пока урид отдыхал, прислонившись к глинистой стенке ямы, единственными звуками под полом были его собственное неровное дыхание и тихие вздохи с дальнего конца бревна.

Затем над головой послышались шаги: сперва человек прошёл в одну сторону, затем — в другую и исчез.

Карса вновь поднялся. Голова у него кружилась.

— Отдыхай дольше, теблор.

— На это нет времени, Торвальд Ном…

— Ещё как есть! Работорговец, который теперь тобой владеет, задержится здесь, чтобы его караван отправился в путь в компании малазанских солдат. По меньшей мере до Малибриджа. В последнее время свирепствуют разбойники из Глупцова леса и Жёлтой Марки, за что я не могу скрыть некоторой личной гордости, поскольку именно я объединил этих бесшабашных грабителей и головорезов. Они бы уже пришли меня спасать, если бы не малазанцы.

— Я убью этого рабовладельца, — сообщил Карса.

— С ним лучше поосторожней, великан. Сильгар — не самый приятный человек, и он уже имел дело с воинами вроде тебя…

— Я — урид, а не сунид.

— Ты уже говорил. И я не сомневаюсь, что ты страшней их — и уж точно больше. Я только советую: поосторожней с Сильгаром.

Карса вновь взялся за бревно.

— У тебя довольно времени, теблор. Нет смысла освобождаться, если ты потом не сможешь даже ходить. Я уже не раз бывал в кандалах, поэтому говорю, исходя из личного опыта: выбери подходящее время, возможность всегда подвернётся, если только ты прежде не заморишь себя до смерти.

— Или не утопишься.

— Верно-верно, и я понимаю, что ты имел в виду, когда говорил об отваге. Признаюсь, меня одолел миг чёрного отчаяния.

— Знаешь, сколько времени ты провёл здесь в цепях?

— Ну, когда я сюда попал, на земле лежал снег, а лёд на озере только-только тронулся.

Карса медленно повернулся к едва заметной, щуплой фигурке у дальнего конца бревна.

— Торвальд Ном, даже нижеземцев негоже подвергать такому.

Человек надтреснуто захохотал:

— И это нас вы зовёте детьми. Вы, теблоры, рубите людей направо и налево, будто вы палачи, вот только среди моего рода казнь — это милость. Какого-нибудь обычного ублюдка по приговору, как правило, ждёт пытка. Натии причиняют страдания так, будто это искусство, — это у них, наверное, потому, что зимы слишком холодные. В общем, если бы Сильгар не заявил, что ты — его собственность, и не малазанские солдаты в городе, местные уже сдирали бы с тебя шкуру живьём — по тонкой полоске за раз. Затем заперли бы тебя в железной коробке, чтобы ты исцелился. Они знают, что твой народ не берёт зараза, а значит, можно вас мучить очень, очень долго. Думаю, снаружи сейчас наберётся с лихвой весьма обозлённых горожан.

Карса вновь принялся тянуть железный прут.

Его прервали голоса наверху, затем послышались шаги — дюжина или даже больше пар босых ног и позвякивание цепей по дощатому полу склада.

Карса вновь прислонился к стенке ямы.

Крышка люка поднялась. Впереди ребёнок с фонарём, за ним — суниды, в одних лишь коротких, груботканых набедренных повязках. Теблоры медленно спускались по лестнице, все они были прикованы за лодыжку к одной длинной цепи. Нижеземец с фонарём прошёл по мостку между двумя траншеями. Суниды — всего одиннадцать, шесть мужчин и пять женщин — последовали за ним.

Все они низко опустили головы, никто не решился ответить на твёрдый, холодный взгляд Карсы.