Дом у кладбища

А несчастная, бледная как мел миссис Стерк, которая, пока Тул думал, не сводила умоляющих глаз с его румяного лица, разразилась потоком слез и принялась призывать на его голову благословение Небес.

— Он поправится… что-то мне об этом говорит. О мой Барни… дорогой… ты поправишься… поправишься.

— Пока есть жизнь… знаете ли… дорогая мэм. — Тул старался проявить максимум такта. — Но вот… знаете… голова пострадала очень серьезно; а мозг, сами знаете… центральный орган… весьма… весьма… Но, как я уже сказал, пока есть жизнь, есть и надежда.

— Он сильный… с болезнями справляется шутя; у него столько мужества.

— Тем лучше, мэм.

— И я вот что думаю: если уж он не умер сразу и проявил такую удивительную выносливость, — о мой дорогой! — то он поправится.

— Как же, как же, мэм, бывают поразительные случаи выздоровления.

— Знаете, он уже пошел на поправку, и мне-то известно, как он умеет справляться с болезнью — просто на удивление, и, с тех пор как его уложили в постель, ему стало намного лучше. Теперь я уже различаю, как он дышит, а ведь это добрый знак; и Господь милостив… а то… все наши бедные детки… что с нами будет? — Миссис Стерк быстро осушила глаза. — Вам ведь известно, тем, кто чтит отца своего и мать, — я часто находила в этом утешение — обещаны долгие дни, а он настолько почтительный сын, что второго такого не найдешь. О, славный мой Барни, нет; все потому, что мне недостает веры в милость нашего всемогущего Творца.

И таким образом маленькая женщина, стоя с доктором в дверях, жалобно заглядывая ему в лицо и вцепившись в обшлаг его сюртука, вела спор с неумолимой смертью.

Как же мы глупы и слепы; если, несмотря на наши отчаянные мольбы, нас постигает удар, то наша вера в силу молитвы бывает поколеблена; нам кажется, что наши слова не достигли ушей Всеведущего, не вызвали сострадательного отклика. Однако разве мы способны достаточно глубоко проникнуть в суть возвышенно-непостижимой, далеко спланированной игры, которая определяет судьбы наши и других людей, чтобы, сидя у доски, с уверенностью диктовать ходы?

Предположим, вы поставили 100 фунтов на успех Мэрфи или Стаунтона; как посмотрят эти господа, если вы безрассудно станете уговаривать их не жертвовать такой-то пешкой или не брать, к примеру, коня? А ведь шахматная доска есть всего лишь игрушечное подобие того страшного поля битвы, где меряются силами умы, сущие в вечности, премудрость высшая выступает против премудрости низшей, исполинский разум, создавший нас, — против неимоверной изворотливости, стремящейся нас уничтожить; битва эта смертельна и не допускает ни примирения, ни компромиссов.

Относительно болезни бедной миссис Наттер и причин, ее породивших, в Чейплизоде ходили разнообразные толки. Кое-кто прослышал, будто блэкмурская ведьма вызвала из стенного шкафа в гостиной самого нечистого в телесном облике и он погнался за нею и Салли Наттер, лягаясь копытом; на их крики прибежал Чарлз Наттер, который курил в саду; тому тоже пришлось бы плохо, но он, не теряя присутствия духа, схватил большую семейную Библию, лежавшую на подоконнике, и с ее помощью поборол выходца из преисподней. Другие рассказывали, будто из пола вырос дух старого Филиппа Наттера и произнес речь, полную жутких угроз — не знаю, каких именно. Эти басни родились в пивной и в кухне, а за карточным столом и за стаканом кларета можно было услышать другие сплетни и рассуждения — едва ли более складные и вразумительные. Собственно говоря, никто не знал, что и думать. Стало ясно, что Наттер исчез, и всем было неспокойно. Неприязненные отношения между ним и Стерком ни для кого не оставались секретом; никто не заговаривал об этом вслух, но каждый догадывался, какие мысли посещают соседа.

Наша цветущая приятельница, высокорослая красавица Магнолия, выслушав доверительные намеки взволнованной миссис Мак, отправилась в дальний путь к Мельницам; она была вне себя и клялась отомстить миссис Мэтчуелл, поскольку от души любила бедную Салли Наттер. Темноволосая стройная амазонка утешала и жалела несчастную Салли и сыпала проклятиями в адрес ее трусливой зложелательницы; щечки ее при этом напоминали розовые лепестки, а глаза, обводившие комнату в тщетных поисках дамы в черном, метали молнии; надобно признать, что, рассвирепевшая и участливая, она была чертовски хороша.