Дом у кладбища

«Что за пьеса без свадьбы? И что за свадьба, если ее никто не видит? — восклицает сэр Роджер в трагикомической пасторали Гея^{225}. — Пусть каждый потакает своим склонностям, но растворите двери пошире, чтобы мы не пропустили ничего из происходящего. — Сэр Роджер у двери, указывает пальцем. — Все идет как надо! Вам всем хорошо видно, соседи? Клянусь честью, танцоры встают в кружок. Взялись за руки — так! Отлично, отлично, доктор; отлично, сынок Томас. Ну хватит, я вполне доволен. А теперь ударьте в смычки — будем плясать!»

Вот и мы! А ну-ка, ударьте в смычки — и пустимся в пляс! Пускай те, кто неравнодушен к танцам, отплясывают — глотнув поссета и сбросив чулки — до двух часов ночи; а люди постарше и поблагоразумней разойдутся по домам вовремя и, все еще улыбаясь, улягутся в постели; радостный смех, слегка приглушенный расстоянием, все еще звенит у них в ушах; слышится пронзительное заливистое пиликанье скрипки; шаркают о пол туфли и легкие башмачки; добродушные морщинистые лица пожилых и разрумянившиеся щеки молодежи мелькают перед глазами; старые слуги — в ливреях, украшенных цветами, — преданные, пройдошливые, толпятся у подножия лестницы, воссылая благословения и рассовывая по карманам монеты; бойкие горничные в пышном воскресном наряде, с хихиканьем высовываясь из-за приотворенных наполовину дверей, неотрывно глазеют на несравненные прыжки и антраша; давайте же запомним как следует прочувствованную речь, которую этот отъявленный забавник, Том Тул, произнес за ужином и над которой мы все покатывались со смеху.

О да, нет здесь милых лиц, которые здесь должны были быть, — лиц, ласкавших некогда взгляд улыбкой или румянцем; мне не хватало их, хотя я и не промолвил ни слова. И все же праздник этот останется среди самых дорогих мне воспоминаний: радость его изливалась из самого сердца, пылкая любовь кружилась в обнимку с юными нимфами и пожимала руки богу-прародителю Вакху. И вот теперь я натягиваю поглубже на уши ночной колпак и, притушив свечу, желаю вам приятных снов.