Дом у озера

В родильном отделении советовали не давать имена своим детям. Так было легче для всех, и, конечно, никто не хотел лишних трудностей. Например, некрасивых сцен. А они случались довольно часто, как-то призналась медсестра, хотя персонал старался, чтобы все проходило спокойно. «Никуда не денешься, – продолжила она с тихой мудростью, – как бы ни была отработана система, бывают сбои». Сэди до сих пор слышала крики темноволосой, похожей на итальянку девушки с безумным взглядом, которая в распахнутом халате бежала по коридору. «Я хочу своего ребенка, отдайте мне ребенка!»

Сэди не кричала, напротив, почти все время молчала, а когда все закончилось и за ней приехали бабушка с дедушкой, спокойно вышла в коридор. Она влезла в свою старую одежду и шагала, устремив взгляд на дверь, как будто ничего не произошло, и целый кусок жизни удалось оставить в бледно-зеленой комнате, где трещина на стене напоминала реку Нил.

Позже, уже работая в полиции, Сэди приходилось сталкиваться с несовершеннолетними матерями, и она узнала, что сейчас агентства договариваются с мамами о передаче детей для усыновления. После родов мать может сама назвать малыша и провести с ним какое-то время. В некоторых случаях разрешается узнавать, как у ребенка дела, и даже навещать его.

Но тогда все было по-другому. Сэди помнила, как лежала в кровати, от руки еще тянулся провод к монитору на столе, медсестры – как обычно, когда рождался малыш, – суетливо бегали туда-сюда, а сама Сэди держала странный, теплый сверток с тонкими ножками, круглым животиком и бархатистыми щечками.

Девяносто минут.

Она держала свою дочь девяносто минут, а потом ее унесли, и Сэди в последний раз увидела маленькую ручку, выглядывающую из-под желто-белого одеяльца. Ту самую крошечную ручонку, которую Сэди полтора часа держала и гладила и которая цеплялась за палец Сэди, словно не хотела отпускать. На миг в комнате словно разверзлась брешь, в которую утекло все, что Сэди хотела сказать своей малышке: о любви и жизни, о прошлом и будущем. Но у медсестер была отлаженная система, и не успела Сэди опомниться, как маленький сверток исчез. Сэди до сих пор вздрагивала от призрачного плача своей малышки. Просыпалась в холодном поту от прикосновения крошечной теплой ладошки. Даже сейчас, в теплой гостиной, Сэди знобило. Она нарушила только одно больничное правило. Она дала дочери имя.

* * *

От пива с Дональдом, виски с Нэнси и душной тоски горьких мыслей Сэди разморило, и она задремала, хотя было еще только половина десятого. Ее разбудил звонок мобильника. Сэди вскочила, щурясь от тусклого света и пытаясь вспомнить, куда положила чертов телефон.

Ах да, зарядка. Сэди потрясла головой, чтобы прояснить мозги. В мыслях теснились дети. Потерянные дети, усыновленные дети, брошенные дети. Возможно, даже убитые. Сэди добрела до мобильника, взглянула на экран и увидела несколько непринятых вызовов с незнакомого номера.

– Алло.

– Детектив-констебль Спэрроу?

– Слушаю.

– Меня зовут Питер Обел, я работаю личным помощником у писательницы Э. С. Эдевейн.

Элис. Сэди ощутила прилив адреналина. Спать совершенно расхотелось.

– Дальше.

– Извините, что звоню так поздно, вопрос достаточно деликатный, и я не хотел оставлять сообщение.

Ясно. Сейчас он скажет, что обратится в полицию, если Сэди не оставит в покое его работодательницу.

– Мисс Эдевейн получила ваши письма, касающиеся исчезновения ее брата Тео, и попросила позвонить вам.

– Хорошо.

– Она хотела бы с вами встретиться. В пятницу в полдень вас устроит?

Глава 23

Первое отчетливое воспоминание об отце у Элис было связано с днем, когда они ходили в цирк. Через несколько недель после того, как ей исполнилось четыре, красно-желтые шатры, словно волшебные поганки, выросли на пустом поле возле деревни. Элис с мамой проходили мимо ярмарочной площади, и Элис, распахнув от восторга глаза, спросила:

– Откуда они узнали про мой день рождения?

Следующие несколько дней волнение нарастало, на стенах и в витринах магазинов появились афиши с изображениями клоунов, львов и (любимая картинка Элис) девушки, которая летела высоко над землей на сверкающих качелях, а за ней тянулись красные ленты.

Маленькая Клементина заболела бронхитом, и потому, когда великий день наконец настал, мама осталась дома, а Элис с отцом, взявшись за руки, пошли через поля в деревню. Элис шла вприпрыжку рядом с отцом, новая юбка красиво плескалась на ветру, а она сама пыталась придумать, что бы ему сказать. Элис стеснялась, но ее переполняло чувство собственной важности. Наверняка тогда с ними была и Дебора, однако мозг Элис услужливо стер из памяти присутствие сестры. Они пришли на ярмарку, где их сразу ошеломили запахи опилок и навоза, громкая веселая музыка, детские возгласы и ржание лошадей. На площади возвышался огромный шатер с широко раскрытой черной пастью, остроконечная крыша пронзала небо, и Элис застыла с открытым ртом, глядя на трепещущий на ветру зубчатый желтый флаг, водруженный на макушку шатра, и маленьких скворцов, которые парили над ним, ловя воздушные потоки.