Дом у озера Мистик

Первые дни дома были поистине сумасшедшими. Хэнк и Терри крутились вокруг Энни, предлагая свою помощь и не принимая отказа. Они украшали дом к Рождеству, доставали с чердака коробку за коробкой и радостно приветствовали каждое очередное обнаруженное сокровище. В гостиной поставили елку высотой в десять футов и стали складывать под нее подарки. Натали каждый день по нескольку раз звонила домой и спрашивала, как Кэйти. Энни не могла со всем этим справиться, ей хотелось только одного: смотреть на чудо, на свое дитя. Наконец Хэнк отбыл домой, пообещав вернуться на Рождество.

Снова оставшись вдвоем, Блейк и Энни пытались вернуться к привычному распорядку жизни, но это было не так легко, как раньше. Энни проводила все время около Кэйти, а Блейк проводил все больше и больше времени в офисе.

В третью неделю декабря Хэнк встретил Натали в аэропорту Сан-Франциско и они вместе полетели в Лос-Анджелес. Праздничный семейный обед получился тихим и довольно напряженным, и это лишний раз напомнило Энни о том, какими зыбкими стали отношения с Блейком. Даже когда все они рождественским утром открывали подарки, напряжение их не оставляло.

Хэнк наблюдал за Блейком. Энни слышала, как он засыпал ее мужа вопросами: «Куда ты собираешься?», «Почему тебя сегодня вечером не будет дома?», «Ты поговорил об этом с Энни?».

Энни видела, что Блейк чувствует себя посторонним в собственном доме. Натали частенько наблюдала за отцом, пытаясь не пропустить момент, когда он возьмет Кэйти на руки, но Блейк никогда этого не делал. Энни же все было понятно, она уже проходила через это. Блейк был не из тех отцов, кто сразу принимает своего новорожденного ребенка. Младенцы его пугали и приводили в замешательство, а Блейку ни то ни другое состояние не нравилось. Но Натали этого не понимала, и Энни видела разочарование дочери, когда она передавала отцу младшую сестренку, а тот только качал головой и отворачивался.

Энни лежала у самого края кровати. Рядом вытянулся во весь рост, заняв все пространство, Блейк. Он откинул руку в ее сторону и уперся согнутым коленом в ее бедро. Энни слышала его ровное дыхание, этот ритмичный звук много лет сопровождал ее сон.

Она осторожно выбралась из-под одеяла, подошла к высокому французскому окну и распахнула створки. Ветер всколыхнул легкие, прозрачные шторы. Как часто просыпалась она одна в темноте, и как отчаянно ей хотелось, чтобы ее приласкали и успокоили, но в ее браке не было ни тепла, ни нежности, ни успокоения. Да, они оба старались, каждый на свой лад, восстановить прежние отношения. Блейк — подарками, обещаниями и тихими разговорами о вещах, которые были для нее важны, Энни — быстрыми улыбками, фильмами, взятыми напрокат, и изысканными обедами для двоих. Но это не действовало. Они были как две бабочки, оказавшиеся по разные стороны оконного стекла, которые трепещут крыльями, отчаянно пытаясь пробиться через стекло каждая со своей стороны.

Блейк с усталым вздохом отодвинул от себя диктофон и убрал материалы дела в папку. В последнее время ему было все труднее на чем-то сосредоточиться, и от этого уже начинала страдать его работа. Кэйти спала лишь по нескольку часов кряду, и всякий раз, когда она плакала или хныкала, Блейк просыпался, а потом не мог заснуть снова.

Он встал и налил себе виски. Вращая янтарную жидкость в уотерфордском стакане, он подошел к окну и посмотрел на улицу. Январский пейзаж за окном был похож на серую акварель. На фонарных столбах кое-где еще оствались забытые новогодние украшения.

Блейку не хотелось идти домой к его до странности равнодушной жене и вечно пищащей новорожденной дочери. Как он и ожидал, вся жизнь Энни теперь была сосредоточена на малышке. Для него у жены времени не оставалось, а когда наконец малышка на какое-то время засыпала, Энни падала в постель, слишком усталая для чего-то большего, нежели быстрый поцелуй в щеку и торопливое «спокойной ночи».

Да, надо признать — он слишком стар, чтобы снова становиться отцом. У него и в молодости не было этого желания — становиться отцом, а с возрастом тем более — никакие родительские способности в нем не раскрылись.

В дверь постучали. Блейк отставил стакан.

— Войдите.

Дверь распахнулась, и в кабинет вошли Том Абрамсон и Тед Свейн, партнеры Блейка.

— Эй, дружище, уже половина седьмого! — сказал Тед с кривой усмешкой. — Предлагаю двинуть в бар и отметить решение по делу Мартинсона, что скажешь?

Блейк знал, что он должен отказаться. У него вертелась мысль, что сегодня он зачем-то должен быть дома, но он, хоть убейте, не мог вспомнить зачем.

— Конечно. — Он потянулся за пальто. — Но только по одной, а потом мне надо домой.

— Нет проблем, — сказал Томми. — У нас у всех семьи.