Дом у озера Мистик

Они подождали Блейка еще минут сорок, потом решили праздновать без него и сели за стол. Чтобы скрыть неловкость и огорчение, все разговаривали слишком оживленно, но не замечать пустой стул во главе стола было невозможно.

На протяжении всего ужина Энни сохраняла на лице радостную улыбку. Терри развлекала всех забавными историями о мыльных операх и актерах, снимающихся в них, пока все не начинали смеяться.

После ужина они сели перед камином и стали открывать и смотреть подарки.

В десять вечера Терри отправилась домой. Прощаясь, она крепко обняла Натали, потом взяла Энни за руку. Они вместе направились к входной двери, и Терри яростно прошептала:

— Он просто говнюк…

Отвечать не было необходимости. Энни обняла подругу, попрощалась и вернулась в гостиную. Хэнк сразу же встал.

— Я, пожалуй, пойду лягу. Старикам нужно ложиться пораньше. — Он обнял внучку и поцеловал ее в щеку: — С днем рождения, дорогая!

Выпрямившись, он бросил многозначительный взгляд на Энни и вышел из комнаты.

— Мне очень жаль, Нана, что все так вышло, — огорченно проговорила Энни. — Если б я только могла что-то изменить!

— Я не знаю, ну почему я все время жду, что он изменится?! Все жду и жду…

— Он тебя любит. Просто…

Энни не нашла слов, она повторяла эту фразу столько раз, что в этот вечер слова просто застревали у нее в горле, и она уже не могла даже притворяться, что сама верит в них.

Натали с жаром воскликнула:

— Да что хорошего от такой любви?

Этот крик души задел все еще не зажившую рану в сердце Энни.

— Натали, это его потеря, его беда.

Глаза Натали стали медленно наполняться слезами.

— Мама, знаешь, когда я была маленькой, я притворялась, что он не мой настоящий папа.

— Что ты говоришь, доченька?!

— Я не понимаю, почему ты с ним остаешься?

Энни вздохнула. Она была не готова к этому разговору, во всяком случае сегодня вечером.

— Дорогая, ты еще очень молода и нетерпелива, у тебя горячий характер. Когда-нибудь ты меня поймешь. Обязанности и обязательства накапливаются со временем и связывают людей. И делаешь то, что нужно для твоих близких, о которых надо заботиться.

Натали фыркнула:

— Мама, может, я молодая и горячая, но ты наивная. Ты всегда была такой. Иногда мне кажется, что из нас двоих взрослая — я. Ты всегда думаешь, что все устроится к лучшему.

— Это я раньше так думала, а сейчас уже не так в этом уверена.

Натали пристально посмотрела на мать.

— Мама, видела бы ты себя прошлой весной. Ты казалась тогда такой счастливой. Теперь я знаю почему. Потому что рядом с тобой не было отца, и он не заставлял тебя вскакивать и бросаться исполнять его прихоти всякий раз, когда он входит в комнату.

Энни так опешила, что не сразу смогла заговорить.

— Так вот какой ты меня видишь? — с обидой в голосе наконец произнесла Энни.

— Мама, я вижу тебя такой, какая ты есть. Я вижу человека, который любит всем сердцем и делает все, чтобы мы были счастливы. Но прошлой весной ты сама была счастливой, что-то сделало счастливой тебя.

Энни торопливо отвернулась, чтобы Натали не заметила в ее глазах слезы.

— Расскажи мне про Иззи. Я уверена, что это ты ее вылечила.

— Иззи… — Энни знала, что, позволяя себе вспоминать, открывает дверь для собственной боли, но это ее не остановило. Ее мысли унеслись в сад, к чахлым, еле живым ромашкам и маленькой руке в черной перчатке. — Ах, Натали, она особенная. Ты бы ее полюбила.

— А как насчет него?

Энни медленно повернулась к дочери:

— Кого?

— Отца Иззи.

— Он мой старый друг еще со школьных лет. — Энни сама слышала, как изменился ее голос. Но, даже отдавая себе отчет в том, как опасно устремляться в воспоминания, она ничего не могла с собой поделать. Она улыбнулась. — Он был первым мальчиком, с которым я поцеловалась.

— Мама, вот опять!

Энни нахмурилась:

— Что — опять?

— Твой голос. Он так звучал, когда я была в Лондоне. Так отец Иззи — часть того, что делало тебя счастливой?

Энни чувствовала себя уязвимой, открытой, идущей по тонкому, шаткому мостику. Она не могла рассказать дочери правду. Может быть, когда-нибудь, когда Натали станет совсем взрослой женщиной, когда она на собственном опыте узнает больше о жизни и о любви. Когда она сможет понять.

— В Мистике многое делало меня счастливой.

Натали молчала долгую минуту, потом сказала:

— Может быть, он и Иззи могли бы сюда когда-нибудь приехать или мы с тобой могли бы съездить к ним.

— Нет, — твердо сказала Энни.

Она хотела что-нибудь добавить, найти какое-то объяснение этому жесткому «нет». Но она ничего не сумела придумать. Она просто привлекла Натали к себе и крепко обняла:

— Мне очень жаль, что папа забыл про твой день рождения.

— Это мне тебя жаль.

— Почему? — отстранилась от дочери Энни.

— Через восемнадцать лет ты будешь говорить то же самое Кэйти.

28

Где-то около полуночи к стойке бара подошла женщина. На ней был черный комбинезон, обтягивающий тело, как вторая кожа, широкий серебряный пояс и черные лодочки на высоких шпильках. Непринужденно улыбаясь, она села рядом с Блейком и постучала длинным ногтем по стойке.

— Мартини с водкой и двумя оливками, — бросила она бармену.