Дом «У пяти колокольчиков»

— Но ведь они хорошо знают, что я б с ними не сидел, кабы ты вела себя как надо.

Шутливость Вендулки будто ветром сдуло.

— Разве я не гляжу тут за всем хозяйством, что ты так говоришь и другим позволяешь?

— Первое дело в каждом доме — это потрафить хозяину.

Вендулка призадумалась… Чем объяснить, что Лукаш никак, ну никак не желает ее понять? Ведь побуждение ее ясно как божий день, всякий уразумеет и согласится, только зломыслие да упрямство могут видеть здесь то, чего нет. Неужто отец был прав тогда, высказывая свои опасения?

— Я ведь знаю, у тебя светлая голова и доброе сердце, — молвила она наконец Лукашу. — Почему ж ты вдруг вздумал таить это от меня? Прикидываешься самым что ни на есть обыкновенным человеком?! Я уже не раз говорила, что перешла к тебе вовсе не ради нежностей — это еще успеется, но ради того, чтоб в твоей усадьбе снова была хозяйка, а у твоего дитяти — мать. Я полагала, что и шурин твой зовет меня сюда только ради этого; будь у меня хоть малейшее подозрение, что вы смотрите на это иначе, — ноги бы моей здесь не было!

Вендулка так распалилась от волнения, что от нее лучина бы занялась.

— Вот те, пожалуйста, сама признаешь, что все остальное тебе дороже! Как же мне не досадовать?! И это — за то, что я столько лет хранил к тебе любовь? Ни разу из-за тебя на покойницу жену не взглянул ласково, все роптал в душе, что не ты рядом со мной, а она… Но какая б она там ни была, покойница скорее язык бы себе откусила, чем сказала бы мне «нет»; чего я хотел, того и она хотела. Добро бы ты ершилась, если б я требовал от тебя бог знает чего, а то ведь и надобен-то мне один-единственный поцелуй. Докажи, что умеешь и будешь считаться со мной. Но, видно, ты кочевряжишься не из-за поцелуя, просто хочешь показать, что я для тебя ничего не значу! Как же мне после этого не сетовать! Да попроси я любую девушку, чтоб поцеловала меня, без всякого, просто по знакомству, — каждая это сделает не задумываясь.

— А вот я не такая, как все!

— Что верно, то верно. Любая ответила бы на ласку лаской, ты же на мою любовь отвечаешь гордыней.

— Коли ты думаешь, что любовь — это только когда двое целуются, стало быть, ты не знаешь, что такое любовь, и никогда не знал! Этакую любовь я не признаю.

— А я не признаю такую любовь, когда нет ни капли доброты и послабления!

С этими горькими и укоризненными словами Лукаш вышел из светелки, отдавая в душе должное куму Печальнику. Правда, истинная правда была в каждом слове этого умудренного жизнью человека, и глупец тот, кто насмехался над ним.

На этот раз уход жениха Вендулку обеспокоил. Если прежде он только сердился и хмурился, то сейчас Лукаш явно оскорблен и, может, уже сомневается в ней, сочтя ее поведение за строптивость. Этим он очень, очень ее огорчил бы, куда больше, чем своими язвительными речами насчет покойницы. Еще бы ей, любящей невесте, не было больно от того, что между ними произошло, что наговорили они другу другу и в чем один другого попрекали!

От всего этого Вендулке хотелось плакать, хотя и была она не из слезливых. Долго и серьезно раздумывала она о Лукаше и о себе.

«Авось меня не убудет, — говорила она себе, положив голову на край зыбки, — если я завтра утром, перед уходом Лукаша в поле, сделаю то, о чем он меня просит. — Но тут же поспешила добавить: — Только не сейчас!.. Может, я не очень задену этим покойницу, зато ему докажу — мол, и я готова сделать ради него кое-что, хотя мне это и не по душе!.. Нет! Этого я не сделаю… Ведь я ж противлюсь ему не потехи ради, а из благих побуждений. Что, если бы покойница не ушла и все осталось по-старому?! Пришлось бы нам с этим мириться… Нет, нет, пусть будет так, как я положила, оно и к лучшему!»

Право, не зря говаривал отец дочери, что, загорись у нее хоть крыша над головой, она все равно будет стоять на своем! И вот уже появился дымок, весьма ощутимый и чреватый пожаром, а Вендулка ни за что не желала уступить.

Но, поскольку с той поры хмурое лицо жениха ни разу не просветлело, поскольку Лукаш ни разу к ней больше не подсаживался и заговаривал лишь по делу, да к тому же еще каждый вечер уходил из дому, положив за правило возвращаться под утро, — Вендулка все же начала склоняться к мысли, что, вопреки своим благим намерениям, она толкнула Лукаша на дурной путь. Она сознавала, что поощрять его на этом пути ни в коем случае не следует, напротив, нужно приложить все старания к тому, чтобы он не зашел слишком далеко. Хотя человек, у которого нет к этому склонности, за ночь-другую пьяницей и не станет, внушала она себе, однако со временем легко можно пристраститься, даже если поначалу прибегнуть к вину лишь с досады и в сердцах.

— Не забывай, Лукаш, что у тебя ребенок, — напомнила она ему однажды, видя, как он снова достает из выдвижного ящичка ассигнацию, хотя только вчера сунул в карман такую же.

— Раз ты своевольничаешь, то и я буду поступать как хочу!

— К доброму-то совету прислушаться надо бы!..

— Я ни разу не послушался покойницы, которая меня любила, так неужто же стану слушаться ту, что меня не любит?!