Дом у последнего фонаря

— И я верю, — говорила девушка, — верю, что он не исчез навсегда. Мы все-таки сможем когда-нибудь поговорить. У меня осталось о нем так мало воспоминаний… Но они значат больше, чем вся моя жизнь. И я верю — ничто не кончено. И когда я умру, после меня тоже останется след, по которому пройдет кто-то другой…

— Непременно, — тихо откликнулась женщина, также глядя на подвеску. Впервые за последние дни ее покинуло мучительное ощущение, что реальность рассыпается, как замок, построенный из песка. — Что-то всегда остается.

…Александра не заметила, когда уснула. Разбудил ее голос соседки, спускавшейся с верхней полки:

— Через час Москва, так что если хотите умыться…

Вернувшись в купе, женщина позвонила врачу, наблюдающему Олега. Его телефон она попросила перед поездкой в Питер. В тот день пациент пришел в себя, но посетительницу к нему не пустили, пообещав разрешить встречу через пару дней.

— Я как раз на обходе, — сказал молодой врач. — Он в сознании. Можете приехать, в общие часы посещений. С четырех до шести.

И ровно в четыре Александра вошла в палату, куда Олега перевели после того, как ему стало лучше. Здесь, кроме него, было еще пятеро больных. Буханков лежал у самой двери, в полутемном углу. Женщина, чувствуя себя очень неловко, подошла и остановилась у кровати, не зная, куда деть пакет с передачей. Тумбочка в изголовье была заставлена чашками, завалена свертками. Ближайший сосед сочно, внушительно храпел.

— Саша! — обрадованно воскликнул Олег и сделал попытку приподняться на локте. — А я гадал, придет ко мне кто-нибудь или нет? Пока только следователь и был. Вчера вечером.

— Лежи, не прыгай. — Александра показала ему пакет: — Я купила гранаты, яблоки, апельсины. Ты столько крови потерял.

— Саша… — Мужчина пытался поймать ее взгляд, а она упорно отводила глаза. — Я думал, ты не придешь… Мне столько нужно тебе объяснить! Садись, не бойся, — он похлопал рукой по краю постели. — Видишь, комфорт относительный. Стульев не предусмотрено.

Художница присела.

— Надеюсь, через недельку меня выпустят, под расписку, — с воодушевлением продолжал Олег. — Потому что, понимаешь ли, нет резона тут загорать. В этой больнице еще хуже заболеешь. Надо будет — в Москве долечусь. Ты… о Светлане знаешь?

— Подписка о невыезде до суда, — понизив голос, ответила Александра.

— А откуда знаешь? Следователь сказал? Мужик мировой, кстати.

— Нет, мне сказала Лиза. Мы с ней общаемся. Можно сказать, подружились.

Прищурившись, Олег ожидал продолжения, но Александра дипломатично хранила молчание. Наконец мужчина не выдержал:

— Ну и хорошо, а то она осталась совсем одна.

— Тебе бы с самого начала ее пожалеть, Олег! — с упреком заметила художница. — Зачем эти крокодиловы слезы? Ты же все время наводил меня на мысль, что отца убила она!

— Тсс! — Олег, дернувшись, оглянулся на храпящего соседа. — Да это все Светлана задумала, при чем тут я? Она настаивала, чтобы впутать девчонку. Ей хотелось, чтобы мы с ней были заодно. Знаешь, такие люди все рассчитывают и в конце концов ставят тебе подножку…

— Это был верх подлости, повторять бредни о том, что отец гипнотизировал Лизу, а та в состоянии гипноза могла сделать все, что угодно!

— Но меня в этом убедила Светлана!

Александра предостерегающе вытянула руку:

— Помолчи! Оставим вопросы морального порядка. Поговорим об уголовщине. Ты ограбил Лыгина. Сперва его, а потом Лизу, единственную наследницу.

Олег неловко пошевелился и застонал. В его лице не было ни кровинки. Александра едва не сжалилась над ним, но все же продолжала:

— Да, ограбил. Ты отлично понимаешь, о чем я говорю. Ты выманил у Лыгина, вероятно, самую ценную вещь, которую тот приобрел в своей жизни. Трактат Фомы Эвбия. И это был именно ватиканский, еретический вариант, повествующий о жертвоприношениях, а вовсе не венский. И ты знал это.

— Мы поменялись… — пробормотал мужчина. Кожа на его лице, сильно заросшем седоватой щетиной, то и дело подергивалась, как пенка на остывающем молоке.

— Лыгин никогда бы не поменял трактат Эвбия на какой-то молитвенник. Пусть даже времен Реформации. Пусть даже переписанный втайне и по ошибке украшенный дважды заставкой с одним и тем же аббатством. Чего — ты ведь знаешь сам! — не было.

— Выдумки Эрделя!

— А Эрделя ты хотел обмануть, подсунув ему составной молитвенник. Тебя подвела жадность. Ты хотел нажиться по полной. И не учел того, что Эрдель может не хуже тебя знать, каковы каноны иллюстрирования книг такого рода. А вот Лыгин, погрязший в своих алхимических изысканиях, наверное, этого не знал?

Олег слушал ее, не шевелясь. На его лице застыло такое выражение, будто он только что разжевал дольку лимона.