Дом ужасов

Вернулась к диванчику, на три четверти охватывающему кухонный стол, села и маленькими глотками принялась опустошать стакан, чтобы вернуть храбрость, приходящую с опьянением, единственный вид храбрости, который был ей доступен.

«Я слишком молода, чтобы нести такую ношу, — думала она. — У меня нет для этого сил. Я это признаю, у меня просто нет для этого сил».

В двадцать лет Эллен Стрейкер была не только слишком молода, чтобы попасться в ловушку того безрадостного будущего, которое теперь лежало перед ней, но и слишком красива и жизнерадостна, чтобы приговорить себя к такой ответственности. Стройная, фигуристая девушка-женщина, она была бабочкой, которая еще не имела шанса расправить крылышки и продемонстрировать их великолепие. Темно-каштановые, почти черные волосы так хорошо гармонировали с темно-кари- ми, почти черными большими глазами. Естественный румянец щечек отлично ложился на смуглую кожу. Прежде чем выйти замуж за Конрада Стрейкера, она была Эллен Терезой Марией Джавенетто, дочерью симпатичного италоамериканца и очаровательной, с лицом Мадонны, италоамериканки. Ее национальные корни определялись не только средиземноморской красотой: она обладала редким даром находить радость в мелочах, встречала людей с улыбкой и открытым сердцем, Как это и свойственно итальянцам. Такая женщина по определению должна жить легко и весело, наслаждаясь танцами и вечеринками. Но в первые двадцать лет жизни смеяться Эллен приходилось нечасто.

Детство ей выпало мрачное.

Подростковые годы стали тяжелым испытанием.

Хотя Джозефа Джавенетто отличала душевная теплота и доброе сердце, он не мог похвалиться твердым характером. Никогда не был хозяином в собственном доме, не мог сказать веского слова в вопросах воспитания дочери. Добрый юмор отца и его спокойная любовь не уравновешивали яростного религиозного фанатизма матери. В семье Джавенетто всем заправляла Джина, и перед ней Эллен приходилось держать ответ за любую провинность, истинную или мнимую. Существовали правила, бесконечный список правил, которые регламентировали жизнь Эллен, и девочке не дозволялось выйти за жесткие рамки любого из них. Джина поставила перед собой цель: воспитать дочь высоконравственной, правильной, богобоязненной.

Джину всегда отличала религиозность, но после смерти ее единственного сына она стала набожной до фанатичности. Энтони, старший брат Эллен, умер от рака в семь лет. Эллен тогда только-только исполнилось четыре, она еще не могла понимать, что происходит с братом, но видела, как быстро ухудшается его состояние. Джина восприняла трагедию как кару Божью, насланное на нее наказание. Она чувствовала, что чем-то вызвала неудовольствие Господа, вот он и забрал ее маленького сына. Начала ходить к мессе каждое утро, не только по воскресеньям, и тащила с собой дочь. Зажигала свечку за упокой души Энтони каждый день недели. Дома она перечитывала Библию от корки до корки, снова и снова. Часто заставляла Эллен сидеть и часами слушать Святое Писание, даже до того как девочка достаточно повзрослела и могла воспринимать услышанное. Джина не переставала говорить об аде: как там ужасно, какие жуткие страдания ждут грешника, как легко непослушный ребенок может оказаться в этом провонявшем серой месте. Так что по ночам маленькой Эллен постоянно снились отвратительные, кровавые кошмары, вызванные рассказами матери об адском огне и осуждении на вечные муки. И по мере того, как религиозный фанатизм Джины набирал силу, она добавляла все новые правила к уже существующему списку тех, по которым жила Эллен. И любое отклонение от них, по словам Джины, являло собой еще один шаг по дороге в ад.

Джозеф, уступив жене главенство в семье, и раньше не решался ей перечить, а уж теперь, когда она стала религиозной фанатичкой, даже не пытался повлиять на ее решения. Поставленный в тупик происходящими в Джине изменениями, не зная, как вести себя с новой женщиной, какой она стала, Джозеф проводил дома все меньше и меньше времени. Ему принадлежала портняжная мастерская (не слишком прибыльный бизнес, но и не подвластный конъюнктуре), и он значительно удлинил свой рабочий день. А когда не работал, проводил время с друзьями — не с семьей, поэтому Эллен доставалась лишь малая толика его любви и добродушия. Зато с избытком хватало материнской жесткости, даже жестокости.

Долгие годы Эллен мечтала о том дне, когда сможет покинуть родительский дом; мечтала точно так же, как заключенный мечтает об освобождении из тюрьмы. Но теперь, когда она жила самостоятельно, уже более года как вырвалась из- под железного контроля матери, ее будущее (а ведь казалось, что такого просто быть не может выглядело еще более мрачным, чем прежде. Куда как более мрачным.

Что-то постучало в сетчатый экран в окне над кухонным столом.

Эллен повернулась, посмотрела вверх. Поначалу ничего не увидела. Только темноту.

Тук-тук-тук.

— Кто там? — испуганно спросила она, сердце учащенно забилось.