Дом, в котором…

– Неужели непонятно? – спрашивает Слепой. – Нам не нужен еще один Помпей. Пришлось держать его рядом. В любой другой стае он очень скоро стал бы вожаком. Ты это знаешь не хуже меня.

Сфинкс, удивленный, молчит. Впервые на его памяти Слепой дал какие-то объяснения своим поступкам. Но молчит он не только поэтому.

– И Волк? – спрашивает он наконец.

– Разумеется, – раздраженно отвечает Слепой. – Не делай вид, что для тебя это новость.

Выглядывающий из-за блокнота Курильщик видит, что для Сфинкса это новость. Да еще какая.

Лорд нагибается, рассматривая нечто, протянутое ему Шакалом. На ощупь – просто мятый клочок бумаги. Он щелкает зажигалкой и при свете ее пламени глядит на лежащую на ладони записку. Испещренную неразборчивыми каракулями.

– Что это? – тихо спрашивает он.

– Дерьма кусок, – фыркает Табаки. – Записка, не видишь, что ли? Напоминалка. Ясно?

– И что мне с ней делать?

– Понятия не имею, – радостно сообщает Шакал. – Ну, то есть немного имею, но совсем слегка. Думаю, ты должен дать мне это в самый чернушный день или в конце всех времен – в общем, когда поймешь, что дело совсем швах. А я то ли вспомню, что давал тебе ее, то ли нет. Как повезет. И все это нам то ли поможет, то ли наоборот. А ты думал, ты один здесь сумасшедший, да?

Лорд прячет клочок бумажки в нагрудный карман рубашки. Под скептическое сопение Шакала прислушивается к своим ощущениям.

– А знаешь, – говорит он удивленно. – Мне отчего-то стало легче.

– Оттого что ты веришь во всякую чушь, – хихикает Табаки. – Дай я тебе настоящую какашку, тебе бы и от нее полегчало.

Лорд отворачивается к окну.

Молочная от снега ночь уже не станет темнее. В ее перламутровом свете белые узоры инея на стекле приобретают неожиданную четкость, и Табаки начинает думать, что они с Лордом сидят, скорее, не на дереве, а под деревом. Под странным стеклянным деревом – две темные фигуры на фоне хрустальных ветвей.

Выражение лица, с каким Сфинкс смотрит на Слепого, расшифровать сложно. То ли отвращение, то ли восторг.

– Тебе было тринадцать, – говорит он. – И ты уже тогда вычислил, кто из нас способен перебежать тебе дорогу через полдесятка лет?

– При чем здесь возраст? – искренне изумляется Слепой. – Тут или знаешь, или нет.

Курильщик рисует профиль Сфинкса. Нос получается длиннее, чем нужно, и он превращает его в птичий клюв. Потом в хобот. Раздраженно заштриховывает, откладывает блокнот и включает приемник. Сменяющие друг друга радиостанции передают слащавые песенки и обещают обильный снегопад.

Курильщик думает об Аре Гуле. Повесили его фотографию в траурной рамке на классную стену или еще нет.

Вскипятите его, остудите во льду

И немножко припудрите мелом.

Льюис Кэррол. Охота на Снарка

[Табаки]

День седьмой

Зима – время великого переселения кошек. Не по одной, а все вместе они являются каждая к знакомому порогу и ждут разрешения войти. Выезжая поутру из спальни, мы с Лордом натыкаемся на крысиный труп. Над ним скромно восседает взяткодатель. Очень худая, очень облезлая, пепельно-полосатая тигрица в белых носках. Мать бесчисленных потомков, ходячий кошмар грызунов.

– Привет, Мона Лиза! – Лорд радостно тянется погладить ее. Мона запрыгивает ему на колени и, тихо урча, трется о свитер костлявым боком.

– Да, здоровенная, – отмечает Лэри из-за наших спин. – Крупняк.

Имеется в виду, конечно, покойная крыса. Запускаем Мону в спальню и едем завтракать. У дверей третьей – аналогичная картина. Два крысиных тела и выжидающие коты. Завтракаем вдевятером. В снегопад у Толстого наступает период зимней спячки, он не завтракает и не обедает, ест только приносимые мелочи, и то, если удается его растолкать. Это зима.

После уроков приходит Рыжая с моими носками и свитером Лорда, и мы с ней, Лордом и Горбачом спускаемся во двор. Пусто и снежно. Жители Дома не любят резвиться на виду у Наружности, поэтому снежные бои, если и будут, то с наступлением темноты. Мы лепим крошливого снеговика и приносим его с собой. Он тает посреди классной комнаты, превращаясь в лужу с плавающим в ней снегом, о которой Горбач говорит, что такова жизнь.

Потом мы сушимся и пьем чай. Рыжая заплетает волосы Горбача в сто косичек, но только с одной стороны, на вторую не хватает терпения и мешает Нанетта с ее ревностью и переживаниями. Горбач сажает ее на голову, она сразу успокаивается и перестает клекотать. Я говорю, что и односторонние косички очень красивы, а Лорд говорит, что безумно жалеет о своих волосах, о том, что в теперешнем виде их нельзя ни во что заплести. Я играю «Снежную песню» – ту, что хуже дождевой и намного короче, зато больше подходит зимнему дню.

Перед обедом появляется опоздавший к кошачьему переселению Дилан. Черный, как уголь, любимчик Сфинкса, сын Моны, самый громкоголосый певун из всех известных нам котов. Только, чтобы услышать его пение, надо дождаться весны.

– А где твоя выкупная крыса? – спрашиваю я его.

Он отворачивается и уходит, покачивая блестящим задом. На редкость самовлюбленное животное.