Дом, в котором…

Куртка состояла из двух. Подкладка была такой толстой, что вполне тянула на отдельную куртку. Она крепилась при помощи потайных змеек и пуговиц и снималась целиком. Шакал дважды продемонстрировал механизм ее извлечения. В куртке без подкладки располагались основные тайники. В подбитых плечах – две жестянки с сигаретами. В локтях – коробочки с таблетками. «От головной боли, от бессонницы, от поноса, – скороговоркой перечислял Шакал. – Инструкции здесь же. Все различаются по цветам». В полах куртки прятались две зажигалки и две пепельницы. «А то многие, знаешь ли, гасят сигареты прямо об пол, а там легко воспламеняющийся интерьер».

– Вообще ты там поменьше кури, – вмешался Горбач. – Задохнешься. Никакой вентиляции.

– Ну какая-то дырка под потолком там все-таки имеется, – возразил Лорд, свесившись с края кровати. – К тому же Курильщик не трубку собирается курить.

– Дым от трубки не так токсичен, – немедленно завелся Горбач. – Его больше, но он не воняет.

– Смотря на чей вкус.

– Тихо! – оборвал их Табаки. – Я даю важные инструкции, попрошу не встревать с дурацкими замечаниями.

Подкладка вернулась на место, тайники скрылись.

– Далее… – Табаки назидательно поднял палец. – Слой второй – неконтрабандный. Смотри внимательно, лишнее сейчас уберем. Хотя, честное слово, там нет ничего лишнего.

Неконтрабандный слой состоял из плеера, десяти кассет, плитки шоколада, блокнота со стихами Шакала, мешочка с орехами, трех амулетов, шахматного набора, запасных батареек, колоды карт, гармошки и четырех книжек карманного формата, затрепанных до невозможности. Неудивительно, что, надев эту куртку, я едва мог дышать. И хотя Табаки сам предложил вытащить все лишнее, он очень неодобрительно отнесся к тому, что я решил оставить гармошку и карты.

– Я не умею играть на гармошке, – втолковывал я ему.

– Самое время научиться!

– Я не раскладываю пасьянсы!

– Я дам тебе самоучитель!

С подоконника соскочил Сфинкс и присоединился к нам. Горбач вытащил из левого кармана куртки две зачерствевшие булочки. Табаки посмотрел на них с грустью.

– Не так уж давно они там лежат. Вполне можно было бы погрызть.

– Хватит, Табаки, – сказал Лорд. – Кому сидеть в изоляторе, тебе или Курильщику?

– Ему! – вскинулся Шакал. – Но он в этом деле новичок, пусть прислушается к мнению более опытных состайников!

Я выковырял из нагрудного кармана пачку листов с кроссвордами, еще один блокнот и ручку.

– Это мое, – протянул за ними руку Лорд. – Можешь оставить, я не обижусь.

Обрадованный, я передал ему ворох бумажек и взялся за книжки.

– Стихи скандинавских поэтов, – прочел я.

– Если ты не любитель, я их заберу, – с готовностью предложил Горбач.

Я вдруг сообразил, что в клеточную куртку внес свой вклад каждый, кому доводилось сидеть в изоляторе. Поэтому она и стала такой неподъемной. Здесь было собрано все то, что каждый из них считал для себя полезным. И тут меня потряс Лэри. Он безразлично качался на каблуках своих жутких сапог, наблюдая потрошение куртки, и вдруг сообщил:

– А я вот ни разу ТАМ не был. У меня это, знаешь… клаустрофобия. Мне даже в лифт нельзя…

Я так удивился, что не нашелся с ответом. В первый раз Лэри со мной заговорил. Вернее, не в первый, но в первый раз по-человечески. Как со своим.

– Ага, – только и сказал я. – Понятно.

– Да и вообще я ЕГО боюсь, – шепнул он, придвинувшись поближе. – Всякое рассказывают. Ты – молодец. Не струсил.

– Эй! – возмутился Табаки. – Что еще за упаднические разговоры перед отправкой? Человека, можно сказать, на отдых снаряжаем! Отойди от него Лэри, не стой с похоронным видом!

Лэри послушно отошел. Табаки начал объяснять, что изоляторов два. Синий и желтый. Что синий не для слабонервных личностей, зато закаляет дух, а желтый и вовсе радует душу.

– В синем начинается депрессия, а в желтом воняет мочой, потому что там слив заедает, – перебил его Сфинкс. – Это удовольствие только для того, кто мечтает побыть один. Ты мечтал о таком, Курильщик?

– Уже мечтаю, – пропыхтел я, изнемогая под тяжестью чудо-куртки. Я не мог в ней даже руки согнуть. Мешали тайники в локтях. – А скоро… за мной придут?

Пришли довольно скоро.

Напоследок, когда меня уже вывозили, как неподвижную куклу, удивил Македонский. Подбежал и протянул мне фонарик:

– Говорят, там гасят свет по ночам. Возьми, вдруг захочешь что-нибудь найти в темноте.

Это было больше, чем я слышал от него за все шесть дней в группе.

Руки не сгибались, но пальцы работали, и я схватил фонарик. При этом успел увидеть глаза Македонского. Они были цвета чая. В крапинку.

Еще я успел сказать «пока!» всем остальным. Умиленно махавшему мне Шакалу. Топтавшемуся у двери Лэри. Лорду, кивнувшему с кровати. Сфинксу, сидевшему на ее спинке. Горбачу. Всем…