В Эдварде бушевала самая настоящая буря, пока до Адалин начал доходить смысл сказанных им слов. Сначала она не понимала — или просто отрицала — о какой девушке идёт речь, но когда очевидное имя начало скользить в разговоре брата, до неё доходит неутешительная правда.
Он… изнасиловал её?
Он довёл её… до самоубийства?
Отец и брат… её отец и её брат…
Адалин медленно сглатывает, чувствуя, как вязкая слюна царапает высохшую гортань. Они не могли… не могли быть причастны к её смерти просто потому, что Адалин своими глазами видела, как отец перестаёт обращать внимание на Дафну, а брат помогал, гулял с ней, проводил всё своё время — даже в школе.
Неужели, всё это было фарсом? Разыгранным цирком, лишь ради одной цели?
Убить Дафну. Избавиться от неё?
От этого светлого, жизнерадостного человека, которому не было разницы — богатая Адалин или бедная. От человека, у которого были свои цели в жизни; от человека, который из детского дома смог прорваться в самую востребованную частную школу на полную стипендию? От человека… Какая к чёрту разница, какое влияние Дафна оказывала на неё! Она была человеком — и это было превыше всего. Никто не смел вот так вероломно забирать её жизнь. Лишать её учёбы в университете, ломать её цели, стирать её мир. Никто не смел. Даже её отец, даже её брат…
Адалин тихонько отступает назад, поднимая глаза на дверь и с силой сжимая губы, пока глаза застилает пеленой слёз — уже не скорбных, а злых. Она верила брату, верила отцу, а теперь… разве могла она довериться людям, которые убили Дафну? Могла она сидеть с ними за одним столом и делать вид, что не слышала этого разговора? Могла спокойно гулять по дому?
Ада пятиться назад вплоть до лестнице, по которой взбирается бегом. В складках смятой постели она ищет свой телефон, дрожащими пальцами набирает номер Ника, и выдыхает почти шёпотом:
Раньше Адалин думала, что смогла бы принять поведение брата. В конце концов, он всеми своими выходками пытался привлечь внимание отца, вызвать у него хоть какие-нибудь эмоции, хотя бы секундный взгляд. Адалин всё это понимала, но лишь устало выдыхала, прикрывала глаза и занималась своими делами. Она понимала все его загулы, истерики и пьянки, но изнасилование Дафны ни понять, ни простить не могла.
Кто-то скажет, что Ада злопамятная сука, а Эдвард её брат; что к родне нужно тянуться, а не отталкивать её; что стоит стремиться к прощению. Но вот ирония — за короткий срок Дафна стала Адалин ближе отца, матери и даже брата-близнеца. Она принимала её — увлечения, взгляды и мысли. Лишь когда Дафна Деко переступила порог её дома, Адалин по-другому начала смотреть на этот огромный особняк. По-настоящему родные люди, заслуживающие прощения, никогда бы не лишили свою дочь такого.
Сейчас Адалин сидела на маленькой кухне, прислонившись затылком к обоям стены, и задумчиво смотрела на квадратный стол, на котором лежала простая серая флешка. Вокруг стояли чашки, из открытого окна доносился шум, а вокруг копошились люди, но почему Ада никак не могла сконцентрироваться на шуме голосов, слишком поглощённая рассматриванием этой флешки? Почему не решалась даже прикоснуться к ней?
Адалин с трудом находит в себе силы, чтобы оторвать взгляд от стола.