Дом в Порубежье

Поскольку Дева часто давала мне есть, я велел ей пересчитать остаток. Нам вполне хватало на обратный путь – если мое выздоровление не затянется. В то же время не следовало думать об экономии – нужно было, чтобы жилы мои вновь наполнились кровью.

И мы целовали друг другу таблетки и пили из одной чаши, в полном счастье, – отчасти как дети, но и как муж и Дева.

Наконец Наани заново перевязала мои раны, обмыла меня и устроила поудобнее. Но вставать она мне еще не позволяла, и это не раздражало меня, потому что тело мое еще не ощущало потребности в движении. А моя красавица не отходила от меня, была со мной ласкова, говорила, смеялась и часто пела, радуясь тому, что я остался жив и пошел на поправку.

После Наани отошла в сторону, чтобы заняться собой, но я попросил ее побыстрее закончить с делами; она обещала и скоро вернулась. Волосы ее очаровательным облаком рассыпались по плечам, и красивые ноги были влажны после купания; она назвала меня нетерпеливым и сказала, что из-за меня ей пришлось закончить со своими делами наполовину быстрее, чем намеревалась; только все это она затеяла для того, чтобы я мог полюбоваться ее красотой: ей хотелось нравиться мне… Наани истосковалась по моему обществу и по любви, с которой я всегда глядел на нее, невзирая на всю милую сердцу скромность.

Потом Наани самым очаровательным образом уложила волосы, а я протянул руку и распустил их; поцеловав меня, она заявила, что не сумеет сделать хорошую прическу, если я буду мешать ей, а потом, сложив в кисточку прядку волос, принялась щекотать ею мою щеку и поцеловала меня, а я все глядел на эту красу.

Тогда она срезала по локону с наших голов, сплела их вместе и спрятала на своей груди. Но я выразил недовольство, потому что сам хотел сделать то же самое, если бы только сумел поднять руки, тогда Наани вновь срезала две пряди и дала мне поцеловать свои волосы, а сама поцеловала мои, сплела их вместе и подала мне. А я спрятал косичку под повязку, которая покрывала мое сердце.

После мы долго молчали, и я протянул к ней свою ладонь, огромную, побледневшую и дрожавшую; ведь тело мое потеряло много крови. И Дева поняла мое желание и, сложив вместе свои кулачки, вложила их в мою руку – такие маленькие у нее были ладони. Меня охватила удивительная радость, и Наани закрыв глаза, предавалась тихому счастью.

А потом я принялся поддразнивать ее, утверждая, дескать, такими ручонками ничего толком не сделаешь, – такие уж они крохотные; однако Наани, немедленно самым милым образом обвила своими руками мою шею и поцеловала меня – с предельной любовью и нежностью, а после же отошла от меня, чтобы не волноваться.

Но я велел ей есть возле меня и начал рассказывать о некоем молодом человеке, жившем на Земле в древние дни и встретившем деву – единственную на свете. О том, как они любили друг друга, как поженились и как она умерла, о предельном отчаянии и горе, едва не погубившем вдовца; и о том, как он был вознесен в мир будущего и узнал, что его Собственная также живет в этом времени.

Тогда он постарался отыскать ее и нашел. Случилось так, что красота ее изменилась, но не убавилась. Мужчина же этот пребывал в предельном почтении к Деве, которая была его женой в прежние дни; и трепетная любовь обитала в ней, словно сладкая боль, среди милых и святых забот, рожденных ее очаровательным присутствием и его воспоминаниями.

Однако на этом мои воспоминания прекратились; Наани внезапно разразилась слезами, встала на колени и приложила пальцы к моим губам. А потом что-то прошептала сквозь слезы, и в глазах ее вспыхнула память о событиях прошлого. Тут торжественная боль пронзила меня, скользнув из прошлого в приоткрывшиеся величественные ворота времени. Я сказал, что моя возлюбленная умерла, когда родился ребенок. И обоих нас охватило безмолвие.

И о! тут Дева нагнулась ко мне, и, обняв ее, я забыл про воспоминания. Но прежде чем рассеялась дымка прошлого, одолевая понятную скованность, она попыталась поведать мне собственные воспоминания о нашем младенце. А я молчал, размышляя о вечности, которая навсегда соединила нас.

Наконец Наани поцеловала меня и в обычном настроении занялась приготовлением пищи.

День принес много радости, сил у меня вполне хватило на долгий разговор, кроме того, Дева наконец отдохнула и перестала бояться за мою жизнь.

Конечно, мы часто смеялись и шутили, радостно и глупо. Помню, как я задал ей старую загадку, пришедшую ко мне из снов; Наани задумалась – но как человек знающий, о чем идет речь, – и о! наконец отыскала ответ в недрах вечности. Конь, сказала она. Тут и я вспомнил игру в лошадки на школьном дворе… странно, когда память извлекает из глубины веков нечто, неизвестное тебе в собственном веке. И оба мы переглянулись, вспоминая давно исчезнувшее домашнее животное, прекрасно представляя себе его облик.