Дом в Порубежье

Я шагнул в холл и собирался уже окликнуть ее, когда мне вдруг показалось странным, что сестра старается незамеченной пробраться мимо моей комнаты. Я был озадачен и на мгновение даже подумал, что вижу совсем не ее и что в доме завелась какая-то новая тайна. Однако, разглядев знакомую поношенную юбку, я едва не рассмеялся. Эту вещь – далеко не первой молодости – трудно было с чем-нибудь перепутать. Тем не менее, поведение сестры озадачивало меня, и, памятуя, в каком состоянии духа находилась она вчера, я отправился следом за сестрой, чтобы посмотреть, что она будет делать, стараясь при этом ничем не испугать ее. Если поступки ее окажутся рациональными – отлично… если же нет – придется ее приструнить. Угрожавшие нам отовсюду опасности попросту не допускали нового риска.

Очутившись на лестнице, я прислушался. И сразу услышал звук, буквально заставивший меня скатиться вниз: звякнул засов. Дура-сестрица уже отпирала заднюю дверь.

Я добрался до нее прежде, чем Мэри успела отодвинуть последнюю задвижку. Сестра не видела меня, пока я не схватил ее за руку. Быстро, испуганным зверьком, оглянувшись, она громко вскрикнула.

– Мэри! – строго сказал я. – Что за чушь ты творишь? Неужели тебе необходимы какие-то объяснения, неужели ты не поняла еще – в какой мы оказались беде?

Она ничего не ответила, только дрожала и всхлипывала, тяжело дыша.

Несколько минут я потратил на уговоры, велел соблюдать осторожность, просил не бояться. Явной опасности нет, говорил я сестре, изо всех сил стараясь поверить в это, но надо же соблюдать осторожность… нам лучше вообще не покидать дом еще несколько дней.

Наконец я отчаялся и умолк, ощутив, что разговаривать бесполезно: сестра была явно не в себе. В конце концов я велел ей отправляться в свою комнату, раз она не способна проявить разум.

Но Мэри словно ничего не слышала. Поэтому без дальнейших слов я взял ее на руки и понес к спальне. Она коротко вскрикнула, а потом начала безмолвно содрогаться всем телом, но я уже добрался до лестницы.

Войдя в комнату сестры, я сразу же уложил ее на кровать. Она лежала спокойно – молча и не рыдая, – только дрожала в приступе отчаянного страха. Взяв плед с ближайшего кресла, я укрыл ее. Больше помочь ей было нечем, и я сразу направился к большой корзине, в которой лежал Рыжик. Сестра взяла к себе раненого пса и ухаживала за ним, поскольку рана оказалась куда более серьезной, чем я мог предполагать. По состоянию пса было ясно, что, невзирая на легкое умственное расстройство, сестра заботилась о собаке. Это меня обрадовало. Пригнувшись к корзине, я заговорил с Рыжиком, тот в ответ вяло лизнул мне руку, ибо на более длительное проявление радости еще не был способен.

Вернувшись к постели сестры, я спросил у Мэри, как она себя чувствует, но она лишь тряслась, и я – к собственному прискорбию – осознал, что от моего общества ей становится только хуже.

Тогда я оставил сестру и вышел в коридор, заперев за собой дверь. Ключ остался в моем кармане: другого выхода не было.

Остаток дня я провел то на башне, то в кабинете. Принес из кладовой буханку хлеба и весь день отщипывал от нее, запивая кларетом.

Что за томительный, что за долгий день это был. Если бы только я мог выйти в сад, то, наверно, успокоился бы; но сидеть одному в огромном безмолвном доме… вместе с обезумевшей женщиной и раненым псом – подобные переживания явятся испытанием и для самых прочных нервов. Тем более что вокруг, в густом кустарнике, конечно же, дожидались удобного мгновения адские Свинорылы. Случалось ли кому-нибудь из людей попадать в подобную переделку?

Вечером, а потом уже ближе к ночи я дважды спускался к сестре. Когда я вошел во второй раз, она возилась с Рыжиком, но, завидев меня, в страхе забилась в дальний угол. Бедная девочка! Ее испуг терзал мою душу, и я не стал более беспокоить Мэри. Пройдет несколько дней, подумал я, ей станет лучше, а пока все равно ничего нельзя сделать. Но я решил, что все-таки следует – необходимо даже – держать ее запертой в своей комнате. Только одно подбодрило меня – сестра все-таки приложилась к пище, которую я оставил ей в первый раз.

Так и прошел этот день.

А когда наступил вечер, и воздух сделался прохладным, я начал готовиться к еще одной ночи на башне: взял с собой еще две запасные винтовки и прихватил плотный ульстер[4]. Ружья я зарядил и положил по обе стороны основной винтовки, намереваясь ночью задать жару любой твари, посмевшей сунуться к дому. Амуниции у меня было в избытке, и я приготовился задать чудовищам суровый урок: следовало отучить их даже приближаться к дверям.

Потом я вновь обошел дом, уделив особое внимание опорам, подпиравшим дверь кабинета. Убедившись, что ничего более сделать нельзя, и несколько успокоившись, я вновь вернулся в башню, заглянув по пути к сестре. Рыжик спал уже, но, заслышав мои шаги, поднял голову и вильнул хвостом. Мне показалось, что ему стало лучше. Сестра лежала на кровати, но спала она или нет, я не понял, и в таком состоянии оставил их обоих.